Изменить размер шрифта - +
Вы не верите приметам – вы безбожник, вы не раболепствуете – вы насадитель революционных идей, возмутитель, ниспровергатель авторитетов; вы относитесь критически к известным общественным явлениям – вы развратник, ищущий разрушить общественные основы…

 

Спрашиваю вновь: как жить и не погибнуть в подобной обстановке, среди вечного жужжания глупых речей, не имея ничего перед глазами, кроме зрелища глупых дел?

 

– И вы можете доказать, что господин Парначев все то делал, что вы о нем сейчас рассказали? – обратился, между тем, Колотов к Терпибедову.

 

– Каких доказательств! всей округе известно!

 

– Знаете ли, однако ж, что это до того любопытно, что мне хотелось бы, чтобы вы кой-что разъяснили. Что значит, например, выражение «распространять протолериат»? или другое: «распущать прокламацию»?

 

– Извините, Сергей Иваныч, я вредным идеям не обучался-с. В университетах не бывал-с. Знаю, что вредные, и больше мне ничего не требуется! да-с!

 

– Все-таки не мешает хоть понимать, в чем заключается вред.

 

– Говорю вам, вся округа подтвердит. Первый – здешний хозяин. И опять еще – батюшка: какого еще лучше свидетеля! Духовное лицо!

 

– Могу свидетельствовать, и не токмо сам, но и других достоверных свидетелей представить могу. Хоша бы из тех же совращенных господином Парначевым крестьян. Потому, мужик хотя и охотно склоняет свой слух к зловредным учениям и превратным толкованиям, однако он и не без раскаяния. Особливо ежели видит, что начальство требует от него чистосердечного сознания.

 

– Прекрасно; расскажите же сначала, что вы лично имеете свидетельствовать о господине Парначеве?

 

Отец Арсений задумался и с минуту пощипывал редкие, чуть заметные волоски своей бороды.

 

– Не бесполезно ли будет? – наконец выговорил он, смотря через очки на Колотова.

 

– Отчего?

 

– Да видится мне, что слова-то наши как будто не внушают вам большого доверия…

 

– Гм… значит, и я уж сделался в ваших глазах подозрительным… Скоренько! Нет, коли так, то рассказывайте. Поймите, что ведь до сих пор вы ничего еще не сказали, кроме того, что дождь – от облаков.

 

– А этого мало-с?

 

– Не много-с. Рассказывайте, прошу вас.

 

– Даже с превеликим моим удовольствием-с. Был и со мною лично случай; был-с. Прихожу я, например, прошлою осенью, к господину Парначеву, как к духовному моему сыну; в дом…

 

– Так господин Парначев и на духу у вас бывает?

 

– Бывал-с. Только, по замечанию моему, с их стороны это больше одно притворство было…

 

– Вы это верно знаете?

 

– Перстов своих в душевные раны господина Парначева не вкладывал, но судя по прочим поступкам…

 

– А о прочих поступках судя по этому… впрочем, продолжайте.

 

– Следственно, прихожу я к ним вроде как бы для беседы, а сам, между прочим, в голове свой особый предмет держу. И вижу я, значит, что в прихожей у них никого нет, а между тем из кабинета, рядом с прихожей, слышится говор. Встал я этак около двери, будто ноги вытираю, а сам, между прочим, прислушиваюсь. И слышу я эти самые слова: протолериат, эмансипация, бюрократия, плутократия… А затем и насчет сыроварения. Один голос говорит: «Вы, говорит, в недоимки по уши влезли; устроивайте артели, варите сыры – и недоимкам вашим конец».

Быстрый переход