Как все изменилось! как все вдруг шарахнулось в сторону! Давно ли исправники пламенели либерализмом, давно ли частные пристава обливались слезами, делая домовые выемки! Давно ли?.. да не больше десяти лет тому назад!

– Ne croyez pas a ces larmes! ce sont des larmes de crocodile![23 - Не верьте этим слезам, это крокодиловы слезы! (франц.)] – еще в то время предостерегал меня один знакомый француз, свидетель этих выемочных слез.

Но, признаюсь, несмотря на это образное предостережение, я верил не ему, а полицейским слезам. Я думал, что раз полились эти слезы, и будут они литься без конца… Что в этих слезах заключается только зародыш, которому суждено развиваться дальше и дальше.

Я столько видел в то время чудес, что не мог, не имел права быть скептиком. Я знал губернатора, который был до того либерален, что не верил даже в существование тверди небесной.

– Ничему я этому не верю! – говорил он, – как будто земля под стеклянным колпаком висит, и кто-то там ею ворочает – какие пустяки!

Я знал генерала, который до того скептически относился к "чудесам кровопускания", что говорил мне:

– Конечно… есть случаи… как это ни прискорбно… когда без кровопускания обойтись невозможно… Это так! это я допускаю! Но чтобы во всяком случае… сейчас же… с первого же раза… так сказать, не разобравши дела… не верьте этому, милостивый государь! не верьте этому никогда! Это… неправда!

И все это я видел своими глазами, все это я слышал своими ушами не дальше, как десять лет тому назад!

И вдруг весь этот либерализм исчез! Исправник «подтягивает», частный пристав обыскивает и гогочет от внутреннего просветления. Все поверили, что земля под стеклянным колпаком висит, все уверовали в "чудеса кровопускания", да не только сами уверовали, но хотят, чтоб и другие тому же верили, чтобы ни в ком не осталось ни тени прежнего либерализма.

"Насчет вина свободно, насчет чтениев – строго!" – вот собственные слова Дерунова, которые, конечно, никогда не изгладятся из моей памяти. И какой загадочный человек этот Дерунов! Вслушиваешься в тон, которым он произносит свои «предики», кажется, что он говорит серьезно и даже с некоторою нажимкой. И вдруг прорвется нотка… ну, смеется эта нотка, да и всё тут! Смеется, словно вот так и говорит: "Видишь, какие я чудеса в решете перед тобою выкладываю! а ты все-таки слушай, да на ус себе мотай! Потому что я – столп!"

Жестокие нравы! Загадочный, запутанный мир!

Нет, лучше уйти! какие тут тысячи, десятки тысяч саженей дров! Пойдет ли на ум все это обилие гвоздья, кирпича, изразца, которым соблазняет меня старик! Кончить и уйти – вот это будет хорошо!

– Нет, Лукьяныч, мне здесь жить незачем! – сказал я однажды, когда старик с особенным рвением начал разводить передо мною на бобах.

– А почему ж бы?

– А вот почему: скажи я теперь хоть тебе, что, например, не Илья-пророк громом распоряжается…

– Что вы, сударь! Христос с вами!

– Ну, видишь! ты вот от моих слов только рот разинул, а другой рта-то не разинет, а свистнет…

– А вы, сударь, не говорите! За это тоже не похвалят.