– Нет ничего более неуловимого, чем ангелы! – вскричал бродяга. – Клянусь причудами праведности и фантазиями милосердия, их души часами плавают в небе. А насчет того, что я ошибся, так они еще более прозрачные, чем самая тонкая паутина. И они играли в зависть; возможно, они играют так уже много веков. Вам же известно о чудесах Этельбруды, а они стали святыми задолго до того, как она прославилась, тем не менее не умеют и половины того, что умела она. Даже половины не умеют. Впрочем, у них много игр. Они смотрели вниз, на наши луга, и играли: там луга казались еще более крошечными, чем зависть, хотя здесь они представляются огромными.

И ветер не пугал их, хотя они чувствовали, как он поднимается от Земли: а он, если бы мог, стащил с них нимбы; об этом известно всем. Я уже сказал вам, что из-за него ежились молившиеся.

А потом, когда они все еще играли, как играли, полагаю, много веков (в одну и ту же игру), ветер вдруг стих. Совсем стих, так что они не могли вспоминать и цветы успокоились на яблонях. Ангелы сидели неподвижно, как шиповник, когда светит полная луна, и им не во что было играть.

Тогда я все понял и сказал: она проиграла. Больше она не может творить чудеса, так что не осталось даже крошечной зависти, чтобы в нее играть. Кто же победил? Не кто иной, подумал я, как тот козлоногий, о котором вы говорили и который был еще до нее. А потом я подумал о вас, поэтому покинул небо и тотчас явился сюда. Он нуждается во мне сейчас, сказал я себе.

– Спасибо, – проговорил Анрел. – Спасибо.

Остаток пути они проделали молча и молча вошли в дом викария.

Глава тридцать вторая

ПЕРКИН ИЩЕТ ИЛЛЮЗИЮ

Поначалу без пользы, едва не впадая в безнадежность, викарий обшаривал шкафы и полки, но в конце концов отыскал хлеб, сыр, масло и даже кусок холодного цыпленка. Вскоре он вместе со своим необычным товарищем уже сидел за столом в пустом доме, и отчаяние постепенно отпускало его благодаря отдыху, тишине и еде, но, главное, ему стало немного легче, словно туман рассеялся над лугом, из-за его доверия к Перкину. С самого начала викарию удалось распознать в нем сильный, свободный ум, тогда как другие видели единственно его пальто и шляпу; во всяком случае, Перкин пришел, тогда как другие отвернулись от викария. У Анрела были все основания доверять интуиции Перкина. А теперь, когда он уже ни на йоту не сомневался в интуиции старика, свое доверие он укрепил логикой. Ибо, где бы ни был Перкин, он возвратился оттуда с определенной информацией, которую мог подтвердить сам викарий, хотя бы она и пришла из внеземного пространства и из другого времени: святая Этельбруда больше не могла творить чудеса.

Ну, кому было рассказать об этом Перкину, подумал викарий. Кто стал бы обсуждать с ним святую Этельбруду? Кто вообще стал бы говорить с сумасшедшим? Нет, такое невозможно. Вот ангелы другое дело: они могли рассказать или блаженные. Ясно, что душа Перкина постоянно общается с другими душами. Разве не с такими людьми обычно беседуют ангелы, когда хотят поговорить с кем-нибудь из смертных?

– Вы правы насчет святой Этельбруды, – сказал викарий.

– Прав? – переспросил бродяга. – Разве я не сказал вам, что видел ее? А выражение ее лица, когда она делала вид, будто хвастается? Там только и можно, что делать хвастливый вид. Ангелы играли в зависть. А потом этого выражения уже не было. И я понял, что она не будет больше хвастаться, даже играючи.

– Да-да. Все правда.

Бродяга вдруг подался вперед и крепко сжал колено викария.

– Я не мог ошибиться, – вскричал он.

– Хорошо, что вы ушли оттуда, – сказал викарий. – А то могли бы забыть обо мне и больше ничего не увидели бы, не увидели бы Марию, вот так.