А так мы даже немного поспали. И Кондратий, засыпая, пробормотал, что «хорошо, когда кто‑то в партии настолько шарит в медицине», а я ещё успел про себя улыбнуться, что Тошка уже «кто‑то в партии», а не робот.
Старший канадец утром неожиданно очнулся и заорал, так, что мы вздёрнулись спросонья, как ошалелые. То ли бредил, то ли Тошку увидал и не смог адекватно оценить, но орал и пытался отбиваться. Мы с младшим еле его успокоили, пришлось держать руки, а Тошка, что‑то говоря по ходу дела, ещё вколол, церебролизина с баралгином, насколько я понял.
У старшего лицо опухло, глаза сузились в щели, сосуды полопались — этакая красноватая синюшность. Выглядело довольно жутко, но младший был рад без памяти, что его брат жив. Явно думал, что теперь‑то прийти в себя окончательно — дело времени. Интересно, что Тошка тоже так думал.
К утру буря поутихла, даже проглянуло солнышко, но было по-прежнему холодно. И Тошка напомнил всем, что надо намазаться солнцезащитным кремом; нас, русских, почему‑то пробило на хохот. Канадцы сперва смотрели обалдело, а потом им Крюк объяснил, что Тошка-аккуратник о креме заботится даже в такой пиковой ситуации — и они тоже поулыбались. А Кондратий сказал:
— Тош, ну ты давай, покричи на базу, пусть, перетак их, вертолёт вызывают! Или им погода опять не слава Богу?
— Я вызываю их уже четверть часа, — сказал Тошка. — Они могут прислать вертолёт на плато, которое мы все проходили на подъёме, здесь им мешает скальный выступ. Нам придётся спуститься на двести тридцать метров.
— Ну, хорошо, — сказал Крюк, — Дэйва мы как‑нибудь спустим с его лодыжкой. А Билл? Его, наверное, вообще лучше не трогать?
— Билла вы пока оставите со мной, — сказал Тошка. — Здесь ему относительно тепло и относительно безопасно. А пока вы будете спускать Дэйва, я что‑нибудь придумаю, — и перевёл Дэйву это всё.
Так и порешили. С Дэйвом вышло просто, мы его спустили в обвязке, Крюк — снизу, Кондратий — сверху, а я подстраховывал. Потом оставили с ним Крюка и поднялись к Тошке.
А Тошка за это время вытряхнул барахло из всех имеющихся рюкзаков и смастерил из них, тросов, ледорубов и прочей бытовой ерунды некое подобие носилок. На эти носилки он уложил Билла и зафиксировал, насколько я понял, очень здорово. И мы его спустили аккуратно и легко, как в кино. Крюк только присвистнул, когда увидел.
Мы стояли на плато, когда с неба затрещал вертолёт — и звук этот показался форменным ангельским пением. Восхождение вышло совершенно особенным, вместилось в него разного… сразу и не определишь, какая сложная и странная начинка.
Мы проводили канадцев до больницы.
Обошлось, конечно, не гладко: всё‑таки мы добирались долго, а условия были — сами понимаете. Биллу, бедолаге, ампутировали ступню и пальцы на другой ноге, да ещё и на руках несколько фаланг — тяжёлое отморожение. Дэйв тоже потерял несколько пальцев. Но у них обоих был такой вид, будто они выиграли главный приз: Билл сказал, что всё это — так, препятствия на пути к вершине, но какие препятствия остановят настоящего альпиниста, а Дэйв заявил, что отправится с Биллом в новую экспедицию, как только тот будет готов.
Маньяки канадские, наши люди. Отличные парни, в общем. Мы даже обговорили такую тему, не стоит ли в плане разминки и подготовки походить вместе где‑нибудь, где потеплее и пониже.
Дэйв сказал:
— Только с Тони-Йети, — и закопался пальцами в его шерсть, как будто пса ласкал. Тошка только улыбнулся. |