Шуршание велосипедных шин по гравию дорожки, сосны. Поворот — и передо мной волк. В каких-то пяти метрах. Желтые глаза, серая шерсть. Волк большой. Намного больше меня. Мои руки, впившиеся в руль, крик, застывший в горле. Мне страшно. Волк стоит, не шелохнувшись. Я знаю, что сейчас умру. В любую секунду, два прыжка — и я у него в лапах. Но волк смотрит на меня, поворачивается и уходит в лес. Я чувствую, как ногам становится горячо. Я описался. Несколько минут я не могу пошевелиться. Как только я прихожу в себя, я поворачиваюсь и еду в обратную сторону, не смея продолжить путь.

Образ был настолько ярким, что Флора и сама почувствовала зуд в мочевом пузыре, но вовремя спохватилась и взяла себя в руки.

Для меня смерть — это волк, — подумал Петер, и Флора окончательно убедилась в правоте своих подозрений: то, что она считала не более чем рассуждениями на тему смерти, оказалось ее глубоким убеждением: Смерть — это она сама.

Из всех возможных символов Смерти — старухи ли с косой, фигуры в черном плаще или ухмыляющегося скелета — Флора выбрала образ сестры-близнеца. Эта мысль впервые пришла ей в голову пару лет назад, когда Флора, стоя перед зеркалом в темной комнате со свечой в руках, пыталась вызвать Черную Даму, но видела только свое отражение. С этого все и началось.

Над пустынными дворами повисла тишина. Здесь провели временное электричество, и в каждом дворе теперь горела пара фонарей. Флора шла крадучись, стараясь держаться в тени, хотя, судя по всему, в этих предосторожностях не было необходимости. Вокруг не было ни души, свет в окнах не горел, и Хеден, как никогда, казался городом призраков.

Город призраков.

Так оно и было. Все эти дома были заполнены мертвецами. Они сидели, лежали, стояли, ходили... Самое странное, что Флоре совершенно не было страшно. Наоборот. Звук ее шагов отражался от стен, и Флору охватило удивительное чувство покоя, как бывает на кладбище тихим вечером. Она словно чувствовала, что находится среди друзей. Единственное, чего она боялась, — так это снова услышать тот жуткий звук.

Флора давно потеряла надежду найти деда, но даже по номеру отыскать другой дом, 17 «В», оказалось непросто. В арках, где висели указатели, не было фонарей, а понять логику нумерации было нереально. Сейчас она находилась в самом начале отсчета — это был первый двор, в котором она очутилась, попав в Хеден.

Открылась дверь. Флора застыла, прижавшись к стене. Сначала она не поняла, почему ничего не почувствовала, но потом сообразила, что человек, вышедший из подъезда, был мертвецом. Несмотря на всю ее уверенность, что она среди друзей, сердце Флоры заколотилось, и она еще сильнее вжалась в стену, словно надеясь слиться с тенью, стать невидимкой.

Мертвец — было неясно, мужчина это или женщина — тихо стоял возле двери и покачивался. Затем сделал несколько шагов вправо, остановился. Несколько шагов влево, остановился. Огляделся по сторонам. Неподалеку открылась другая дверь, и вышел еще один мертвец. Он сразу направился на середину двора и остановился под фонарем.

Флора вздрогнула — прямо рядом с ней открылась еще одна дверь. На пороге появилась женщина, судя по длинным седым волосам. Больничная одежда болталась на ее костлявом теле, как саван. Она сделала пару шагов — медленных, осторожных, словно ступая по скользкому льду.

Флора затаила дыхание. Старуха резко обернулась, обвела невидящим взглядом пустых глазниц то место, где стояла Флора, но то ли ничего не заметила, то ли не придала значения ее присутствию. Вместо этого ее внимание привлек другой мертвец, стоящий под фонарем, и она тоже потянулась к свету, будто мотылек. Флора стояла с открытым ртом: казалось, старуха увидела своего возлюбленного, и теперь сила большая, чем смерть, влекла ее к нему.

А мертвецы все прибывали. Из каких-то дверей выходило по одному человеку, из других — по два или три.