— Снурри, — говорю, — может, хватит уже гнать эту пургу?

Он на меня посмотрел — и я вдруг понял, что у него уже инстинкт проснулся. Ксенофобия как она есть: страх. И что наш доблестный адмирал не особо себя контролирует.

— Знаешь, — говорит, — по Галактике давно слухи ходят про существ, которые могут плодиться внутри людей. Они так чужие миры захватывают…

Тогда я говорю:

— Снурри, я от кого угодно ожидал, только не от тебя. Ты же с полипом работаешь!

А Снурри только пожал плечами:

— Ну и что, что с полипом? Кому он что плохое сделал? Он — отличный штурман, у него чутьё траектории феноменальное и чувство юмора, так что ты к полипу привязался?

— Он же хищник! — говорю. — У него — стрекательные клетки! Он насекомых ловит и трескает! Что ж тебя это не смущает?

А Снурри:

— Ты сравнил! Насекомых же, а не людей!

Железная логика.

И ведь они ещё не знали, что у меня с Гелиорой форменный роман. Странный со всех сторон, с какой не погляди.

Чиеолийки — они в любовь не играют. У них страсть — это экстрим сплошной. Испытание, которое надо пройти ради детей. Когда у них особый сезон, Лунная Весна — они себя определённым образом накручивают и входят в боевой транс, чтобы пережить это дело, совсем не простое и, мягко говоря, не то, чтобы особенно приятное. Ради детей. А чиеолийские рыцари сперва устраивают свой рыцарский турнир до полусмерти, а потом у победителей с дамой случается эта местная оргия, без которой дети появляются с трудом, а девочки вообще невозможны. И всё. Праздник заканчивается, начинаются трудовые будни.

Поэтому человеческих заморочек Гелиора, конечно, не понимала. Но она была ласковая, нежная и, как все её сородичи, серьёзно относилась к разным ритуальным действиям, укрепляющих дружеские союзы. И мои поцелуи воспринимала, как тыканье пальцем в глаз — как важные ритуалы, цементирующие нашу с ней чисто духовную связь.

Она и была чисто духовная с чиеолийской точки зрения. Я, как честный рыцарь, заменил ей погибших мужей, чтобы помогать с потомством и поддерживать морально. Беззаветно и безвозмездно, ради святой дружбы и будущих девочек. Так она это понимала.

А я это понимал так: она была одинокое и прекрасное существо, которое моих родичей-людей пугало до недержания. И представитель своеобразной и прекрасной расы, которую люди ненавидели за свои собственные выдумки. Исключительно.

Ещё она была храбрая и самоотверженная.

В общем, я любил её. По-любому. И с точки зрения людей это, конечно, выглядело законченным безумием. А я не мог объяснить даже такую простую вещь: не бывает таких паразитов, которые будут что-то откладывать в инопланетян, хоть в теплокровных, хоть в каких. Страшные сказки — и всё.

Я говорил чистую правду. Но страх — такая штука…

Его так просто не заткнёшь. Он сам грызёт изнутри, как паразит. И иногда что-то там, внутри, убивает.

И Гелиора — она ведь всё понимала абсолютно. Нехорошо ей бывало, когда случалось ходить по Мейне. Чувствовала, что на неё смотрят нехорошо и что её боятся, становилась печальная. Сидит, бывало, такая тихая и поникшая — жалость берёт смотреть.

— Гады, — говорю, — да? Ну скажи — форменные гады, а не боевые товарищи. Шарахаются от тебя из-за личной блажи — будто ты их изнутри съешь…

А она обнимает меня, как человеческая женщина — быстро научилась — и говорит:

— Ну что ты, капитан. Какие же они гады? Ведь ни один из них не захотел меня убить…

Вот такое у чиеолийцев о людях было впечатление.