Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в  ту  или  другую

     сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)

          Люк  раскрывается,  и  из  него  появляется  Саввич.  Он

              ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.

Саввич. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну  минуту,  пока  еще

     нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы.

Аврора. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд.

Саввич. Аврора, я пришел за ответом. Вы  сказали,  что  дадите  его  сегодня

     вечером.

Аврора. Ах, да, да.  Наступает  Первое  мая.  Знаете  ли  что,  отложим  наш

     разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями.

Саввич. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен,  что  ничего  не

     может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз

     неизбежен. Мы - гармоническая пара. А я сделаю все, что в  моих  силах,

     чтобы вы были счастливы.

Аврора. Спасибо, Фердинанд.

Саввич. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.

Аврора. Мы будем рады.

                 Саввич уходит. Радаманов входит, полуодет.

Радаманов. Ушел?

Аврора. Ушел.

Радаманов. Ты опять не дала ответа?

Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна.

Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты

     делаешь с человеком?

Аврора. А с  другой  стороны,  конечно,  не  в  бровях  сила.  Бывают  самые

     ерундовские брови а человек интересный...

          За   сценой   грохот   разбитых  стекол.  Свет  гаснет и

          вспыхивает,   и   на   террасу   влетают   Бунша,  затем

                       Милославский и, наконец, Рейн.

Рейн. О, боже!

Бунша. Евгений Николаевич!

Милославский. Куда ж это меня занесло?

Радаманов. Артисты. Что ж это вы  стекла  у  меня  бьете?  О  съемках  нужно

     предупреждать. Это моя квартира.

Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы?

Аврора. В Блаженстве.

Радаманов. Простите...

Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.

Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а  во-вторых,  все-таки  стекла  в

     галерее... На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это

     и очень остроумно...

Рейн. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается  с

     безумным лицом, смотрит на светящийся, календарь.) Четыре  двойки.  Две

     тысячи двести двадцать второй год! Все  понятно.