— Ты хочешь сражаться с Каллином или нет? — спросил я его через Ассера.

Передур решил, что хочет сражаться, или, вернее, хочет, чтобы мы сражались за него, поэтому мы полезли на холм, имевший пару ложных хребтов… Так что было уже далеко за полдень, когда мы наконец добрались до его длинной вершины и смогли рассмотреть зеленые стены из дерна у линии горизонта.

На стене трепетало знамя — треугольный кусок материи на шесте рядом с маленьким крестом. На знамени была изображена белая лошадь, гарцующая на зеленом поле.

Я остановился.

Знаменем Передура служил волчий хвост, свисающий с шеста. Я не нес знамени вообще, хотя, как у большинства саксов, мой флаг был бы прямоугольным. Я знал всего один народ, имевший треугольные флаги, и повернулся к брату Ассеру, только что с трудом взобравшемуся на холм.

— Они датчане! — обвиняюще сказал я.

— Ну и что? — спросил он. — Я думал, что вы датчане, а весь мир знает, что если датчанам заплатить серебром, они будут драться с кем угодно, даже друг с другом. Ты боишься их, сакс?

— Твоя мать не родила тебя, а выпердела из своего сморщенного зада, — ответил я.

— Боишься ты или нет, — проговорил Ассер, — но ты уже взял серебро Передура, а потому должен сражаться.

— Еще одно слово, монах, — предупредил я, — и я отрежу твои жалкие яйца.

Я посмотрел вверх, пытаясь прикинуть, сколько там врагов. Все изменилось, едва я увидел знамя с белой лошадью — ведь вместо того, чтобы сражаться против плохо вооруженных бриттских дикарей, нам предстояло биться с отрядом смертельно опасных датчан. Но если меня это удивило, то и датчане при виде нас удивились не меньше. Они столпились на стене Дрейндинаса — увенчанного терновой изгородью земляного форта, окруженного рвом.

«Дрейндинас нелегко будет атаковать, — подумал я, — тем более что защищают его датчане».

На фоне неба я насчитал больше сорока человек, причем наверняка там есть и другие, которых не видно, и по одному только числу неприятелей можно было сказать, что попытка наша окажется неудачной.

Мы вполне могли бы атаковать и добраться до тернового палисада, но я сомневался, что мы сумеем через него прорубиться. К тому же датчане убили бы немало наших людей, пока мы прорывались бы через изгородь, и нам бы еще повезло, если бы мы спустились вниз с холма.

— Мы в выгребной яме, — сказал мне Леофрик. — По самую шею. Так что будем делать? Повернем оружие против бриттов и заберем денежки?

Я не ответил, потому что датчане оттащили в сторону часть терновой изгороди, и трое из них, спрыгнув с вала, направились к нам. Они явно собирались вступить в переговоры.

— Дьявол, а это еще кто? — изумился Леофрик.

Он глядел на вождя датчан — огромного, почти такого же здоровенного, как Стеапа Снотор. На датчанине была кольчуга, отполированная до блеска песком; его шлем, тоже отполированный, имел забрало, выполненное в виде морды кабана с широким плоским рылом, а на макушке шлема развевался белый конский хвост. Поверх кольчужных рукавов незнакомец нацепил серебряные и золотые браслеты — знак того, что он военный вождь, датчанин-воин, господин войны.

Он шел по склону холма так, будто весь холм принадлежал ему, и, по правде говоря, так и было, потому что он владел крепостью.

Ассер вместе с Передуром и двумя придворными короля поспешил вперед, чтобы встретиться с датчанином. Я пошел за ними и увидел, что Ассер пытается переводить слова короля. Он сказал датчанам, что Бог послал нас не зря и что в случае битвы мы всех их убьем, так что лучше всего им сдаться сейчас же и вверить свои нечестивые языческие души Иисусу Христу.