— «А еще ты обвиняешься, — теперь Эркенвальд читал тише, как будто едва мог поверить в написанное, — в том, что, присоединившись к язычнику и разбойнику Свейну, совершил подлые убийства и нечестивое ограбление церкви в Синуите».

На этот раз зал буквально взорвался негодованием, и Альфред даже не попытался навести порядок, поэтому Эркенвальду пришлось возвысить голос, чтобы закончить чтение обвинительного акта.

— «Чему также, — уже кричал он, чтобы его могли услышать, — мы имеем клятвенные подтверждения!»

Священник опустил пергамент, посмотрел на меня с неприкрытой ненавистью и отошел назад, к краю помоста.

— Он лжет! — прорычал я.

— У тебя еще будет возможность высказаться, — сказал сидящий рядом с Альфредом священник со свирепым лицом, облаченный в монашескую рясу, а поверх нее — в накидку клирика, богато расшитую крестами. У него были густые седые волосы и звучный суровый голос.

— Кто это? — спросил я у Беокки.

— Преподобный Этельред, — негромко ответил Беокка и, видя, что это имя мне ничего не говорит, добавил: — Архиепископ Контварабургский, конечно.

Архиепископ подался вперед, чтобы поговорить с Эркенвальдом.

Эльсвит не спускала с меня глаз. Эта женщина всегда меня терпеть не могла и теперь с удовольствием наблюдала за моим крушением. Альфред тем временем изучал балки под потолком, как будто никогда их раньше не видел, и я понял, что он не собирается принимать участие в суде, потому что это был именно суд. Он позволит другим доказать мою вину, но, без сомнения, огласит приговор… И приговор не мне одному, похоже, потому что архиепископ спросил, нахмурившись:

— А второй арестованный тут?

— Его держат в конюшнях, — ответил Одда Младший.

— Ему следует быть здесь! — возмущенно поговорил епископ. — Человек имеет право услышать, в чем его обвиняют.

— Кого именно вы имеете в виду? — вопросил я.

Речь шла о Леофрике, которого привели закованным в цепи, и при его появлении не поднялось негодующих криков, потому что люди видели в нем всего лишь моего сообщника и помощника.

Преступление совершил я, Леофрик тоже в нем участвовал, поэтому теперь пострадает за это, но у него явно нашлись в зале сочувствующие. Леофрика здесь знали, он был родом из Уэссекса, в то время как меня считали чужаком, незваным гостем из Нортумбрии.

Стражники подвели Леофрика поближе, и тот, печально посмотрев на меня, пробормотал:

— Мы в этом по самые задницы.

— Тише! — прошипел Беокка.

— Доверься мне, — сказал я.

— Довериться? — горько переспросил Леофрик.

Тут я украдкой посмотрел на Исеулт, и та чуть заметно покачала головой, давая понять, что она предвидела этот день и что все кончится хорошо.

— Доверься мне, — повторил я.

— Пусть заключенные умолкнут, — сказал архиепископ.

— По самые наши королевские задницы, — тихо проговорил Леофрик.

Архиепископ сделал жест в сторону отца Эркенвальда.

— У вас есть свидетели, готовые дать клятву? — спросил он.

— Есть, господин.

— Тогда сперва выслушаем их.

Эркенвальд махнул другому священнику, который стоял у двери в дальней части зала. Дверь открылась, и вошел худощавый человек в черном плаще. Я не мог разглядеть под капюшоном его лицо. Он поспешил к передней части помоста, низко поклонился королю и опустился на колени перед архиепископом, который протянул руку, позволяя поцеловать свое тяжелое кольцо с драгоценным камнем.