– Скажи адрес, – попросил Блинков-младший, чтобы не путаться.

И Полина дала ему самый полный боровковский адрес:

– Дом с зеленой крышей, где бабка Филимоновна живет. На самом деле она моя прабабушка, ее все знают. А если будешь спрашивать по почтовому адресу, то никто тебе не скажет.

Блинков-младший все же проводил Полину до реки, и тут она его прогнала:

– Беги! Мы без сопливых обойдемся.

«Сопливых» Митек пропустил мимо ушей. Он давно понял, что Полина только на словах грубая, и то у нее плохо получается.

По речному льду он побежал к мосту. Оттуда начинался отлогий подъем к церкви – не совсем в нужную ему сторону, зато удобный. Знаменитый обрыв, остановивший французскую армию, нависал над рекой, отбрасывая глубокую тень. Митьке самому не верилось, что он рискнул съехать с самого верха.

Над кромкой обрыва торчали развалины синеносовских лабазов, чуть впереди блестела крыша магазина. Подняться бы, а там прямая дорога к дому Виталия Романовича… Честно говоря, совсем невмоготу стало лучшему сыщику из всех восьмиклассников Москвы! Ботинки залубенели от мороза и терзали ноги, как тупые ножи. Он чувствовал, что уже намял себе волдыри на пятках и на пальцах. Каждый шаг был пыткой.

И вдруг Блинков-младший увидел на обрыве натоптанные ступеньки. Посмотрел вверх – круча была такая, что местами на ней не держался снег. Но ступеньки прибавляли уверенности: другие ходили и он пройдет. Взяв лыжи на плечо, Митек стал карабкаться в гору. Отставшая Полина что-то кричала. Он помахал ей рукой.

Без лыж можно было идти, не сгибая ногу в подошве и щадя свои мозоли. На одном дыхании он поднялся до середины горы, и тут ступеньки кончились. Над головой нависала круча. Видно, тот, кто прорубил ступеньки в снегу, просто катался – рядом был наезженный спуск.

Спускаться и бежать в обход? Митек попробовал шевельнуть пальцами в ботинках и совсем их не почувствовал. Права Полина: так и без ног останешься. Он вынул из штанов поясной ремень, надел поверх куртки, заткнул за спину лыжи и еще привязал их шарфом, чтобы не болтались. Попробовал, как будет идти – нормально – и, опираясь на палки, полез на кручу.

Последние метры он преодолевал ползком. Обрыв здесь был отвесный, голый. Пришлось вырубать лыжной палкой ступени в мерзлой глине.

Перевалив через край, Блинков-младший обнаружил, что вылез на задний двор магазина. Посмотрел налево – запертые ворота. Посмотрел направо – забор. Обрыв не оградили, видимо, потому, что Митек был первым в истории Боровка ненормальным, который сумел на него влезть.

Оставалось идти через магазин. Ну, обругают, что с того? Не замерзать же. Митек пошел вдоль стены, пробуя все двери. Закрыто, закрыто… Увидел подвальный люк, поднял створку.

В подвале горел свет. Вниз убегал блестящий стальной желоб, и Митек подумал, что спуститься по нему не фокус, а вот подняться – фиг. И тут до него дошла волна такого благостного, аппетитно пахнущего тепла, что, больше не раздумывая, он сбросил вниз лыжи и соскользнул сам.

Сначала Блинков-младший не заметил ничего интересного для усталого и до полусмерти замерзшего человека. Куда не посмотри, всюду стояли, лежали штабелями и валялись какие-то ящики, бочки, бумажные мешки, доски, двери, оконные рамы – словом, как по вывеске: «Скобяные, колониальные и прочие товары». Минут пять он просто сидел, расстегнув куртку и набирая под одежду тепла. Хотел снять ботинки, но шнурки смерзлись и были как проволочные. Потом его стал бить озноб, и Митек почувствовал, что тепло здесь только по сравнению с улицей, а вообще – не май.

Спрятав лыжи под желобом, Блинков-младший пошел на разведку. Где-то гудел мотор.