– Свидетель. Бомж, зовут Никита.

– А не врешь?

– Спорим на двадцать щелбанов, – невозмутимо предложил Блинков-младший. – Ну, может, не завтра, а послезавтра.

– Через два дня, – великодушно увеличил срок Васечка.

Не успели они ударить по рукам, как вошла мама. Лицо у нее было такое строгое, что Васечка сидя вытянул руки по швам и начал привставать.

– Сидите, курсант, – разрешила мама. – Вам нужно письменное объяснение? Митек, дай бумагу. И конверт найди.

Было ясно, что уладить дело с упрямой Рыбочкиной не удалось. Блинков-младший вырвал тетрадный лист, и мама, не присаживаясь, начала быстро писать: «Инспектору по делам несовершеннолетних капитану милиции Рыбочкиной от подполковника контрразведки…» Что там дальше, никто не видел – мама стала прикрывать написанное рукой.

Объяснение вышло совсем коротким, не больше двух строчек. Мама заклеила его в конверт и вручила Васечке:

– Василий, я тебе доверяю, но это личное послание. Если Рыбочкина подошьет его в дело, ты прочитаешь. Но мне кажется, что не подошьет.

Проводив милицейского курсанта до двери, мама с непроницаемым лицом начала убирать со стола. Блинкову-младшему хотелось узнать, что за личное послание она отправила Рыбочкиной, но расспрашивать маму было бесполезно. Захочет – сама скажет.

И она сказала, только совсем о другом:

– Пал Петрович восхищен твоими сыщицкими талантами.

– Ну уж, «восхищен»! Он бы тоже эту пулю нашел. И ты бы нашла, если бы захотела, – признал Блинков-младший.

– Но я не захотела… Ты молодец, единственный сын.

– Молодцов под домашний арест не сажают, – заметил Блинков-младший.

– Наоборот! Считай это признанием твоих способностей. Если бы я не думала, что ты можешь разыскать преступников, то позволила бы тебе сколько влезет играть в сыщиков. А ты не играешь, в том-то все и дело. Иногда это меня пугает.

Мама ушла, собрав чашки на поднос, а Блинков-младший сел делать уроки. Оставленные в прихожей газетные статьи удалось спасти и спрятать в диван. Он думать не мог ни о чем другом. Скорее бы родители улеглись!

«Так, историю можно не учить – она пойдет первым уроком, химия не лезет в голову, в физике я и так разбираюсь, литературу за один вечер не прочтешь. Последние два урока завтра – «физ-ра», предмет серьезный. Физподготовку нельзя запускать, а то сам не заметишь, как вырастет живот. Поработаем с гантелями, и домашнее задание готово… Да, совсем перестал учиться. Признаю. Но Пал Петрович говорит, что это пройдет, а ему можно верить: опытный опер, с крыши упал. А если серьезно, я хорошо понимаю все, что в таких случаях говорят взрослые. Но человек не компьютер, с программы на программу не переключается. (А как было бы здорово: записал историю в один файл, химию в другой и снова занялся расследованием.) Сейчас мне на ум ничего не идет, кроме дела пропавшего бомжа…»

Торопя время, Блинков-младший улегся в постель раньше всех, даже раньше кролика Ватсона. Этот балбес вылез из своего ящика на подоконник и смотрел одним глазом на улицу, другим в комнату. Такое у кроликов зрение, чтобы враги не подкрались. Они даже у себя за спиной видят почти все, и головой крутить не надо.

– Дело Иванченко не для нас, Ватсон, – сказал ему Блинков-младший.

Кролик промолчал.

– Но про дело Никиты нам ничего не говорили.

Кролик дернул ухом.

– Вы как всегда спешите с выводами, Ватсон, – заметил Блинков-младший. – Хотите, я восстановлю ход вашей мысли?

Кролик опять промолчал, а молчание, как известно, знак согласия.