Момент этот, прильнув к магниту опрокинутого сознания, расположился, как железные опилки, неподвижным узором; страх исчез; веселое, бессмысленное «ура!», хватив через край, грянуло в уши Друда ликованием все озарившей догадки, и Тави заскакала в его руках, подобно схваченному во время игры козленку.
– Ничего больше, как страннейший распричудливый сон, – сказала она, посмеиваясь, – ну-с, теперь мы с вами поговорим. Во сне не стыдно; никто не узнает, что делаешь и говоришь. Что хочу, то и выпалю; жаль, что я вижу вас только во сне. А не проснуться ли мне? Но сон не страшен уже… Нам кое-что надо бы выяснить, уважаемый Монте-Кристо. Не смейте, не смейте прижимать крепко! Но держать можете. Во сне я не постесняюсь, велика важность. Знайте, что вы приятны моему сердцу. А я вам приятна? Где ваша машина с колокольчиками? Почему знали вы, что умер старик? Кто вы, скажите мне, таинственный человек? И как вы живете? Не скучно ли, не тяжело ли вам среди бездарных глупцов?
Говоря так, смеялась и трясла она его послушную руку, прижимаясь к его груди, где чувствовала себя уютно, размышляя в то же время о правах сновидения не без упрека себе, но в лени и усталости чрезвычайной.
– Краснею ли я? – думала она вслух.
– Так это твой сон? – спросил Друд так особенно, как звучат голоса во сне.
– Ну да, сон, – беззаботно твердила девушка, держа его руку и смотря на налетающее окно. – Сон, – повторила она, подняв голову, чтобы рассмотреть кирпичную кладку. Окно охватило их и перебросилось взад.
– Сон, – растирая глаза, сказала, топнув ногой, Тави – Друд уже опустил ее. Отекшие ноги заставили ее опереться на стол, и от движения, звякнув, жестяная кружка перекатилась по плите пола. Стеббс молча поднял ее, светясь и улыбаясь всем своим существом.
Она вздрогнула, выпрямилась и перевела взгляд со Стеббса на Друда; отступила, волнуясь, взяла кружку и бросила вновь, прислушиваясь, как звякнула жесть. Неразложимый на призраки голос предмета открыл истину.
– Это не сон, – медленно выговорила, садясь и складывая руки, девушка; сверкнуло все и раздалось в ней чудным ударом.
Друд посмотрел на Стеббса, сказав рукой, что надо уйти. Тави, сжав руки, переступила шага два ближе, так что Друд был с ней теперь рядом.
– Посмотрите на меня долго!
Он посмотрел с тем выражением, желание какого угадал в ней, – покорно и просто.
– Теперь не смотрите на меня.
– Бог с тобой, я не смотрю, – взволнованно проговорил Друд, – сядь и овладей сердцем своим. В себе ты найдешь все.
– Не трогайте, не разговорите меня, – чуть слышно сказала Тави. – Иначе что-то спутается…
Но не по силам было ей происшедшее во всем размахе его. Она встрепенулась.
– Очень много всего, – сказала Тави, взглядывая на Друда с бледным и тяжелым лицом.
Факты были сильнее ее, и она не могла одолеть их ни рассуждением, ни волнением; так резко жизнь бросила ее на другой берег, с которого прежний виден только в тумане, а этот поразителен, но молчит.
– Еще болят руки, так стиснул меня солдат. Спрашивается – за что?
– За тобой следили, думая, что узнают, где найти Друда. Мы перекинулись словами, когда мои колокольчики были еще потехой, когда ты славным сердцем своим встала на защиту осмеянного. |