— Я чувствую себя ужасно.

— Ложись поспи. Возможно, ты подцепил какую-то бактерию… Отдых и тёплое питьё пойдут на пользу.

На поправку ушло два дня. Все мысли о побеге пришлось на время забыть, в его нынешнем состоянии Честер бы далеко не ушёл. Он метался между беспокойным сном и полубредовым бодрствованием. Он был настолько слаб, что полностью зависел от Марты, хотя и ненавидел себя за это.

Когда Честер наконец смог есть твёрдую пищу и силы начали потихоньку возвращаться, пришло время обсудить их положение.

— Марта, мы не можем сидеть здесь всю жизнь. Что мы собираемся предпринять? И я не могу больше жрать этих чёртовых птиц! Наверняка я ими и отравился!

— Беглецам и бродягам выбирать не приходится. Мне тоже от них плохо.

Честер посмотрел на Марту с недоумением. Хотя она и говорила, что тоже больна, он ни разу не видел, чтобы она бегала в кусты или чтобы её рвало. Впрочем, во время болезни он мало на что обращал внимание…

Когда сгустились сумерки, они пустились в путь, однако Честер был всё ещё слишком слаб, чтобы идти всю ночь. Дойдя до очередной рощицы за несколько часов до рассвета, они остановились на привал. Меньше чем через полчаса после еды в животе у Честера страшно забурлило, и он с ужасом почувствовал, что боль вернулась. На этот раз она была даже сильнее, и Марте пришлось помочь ему добраться до кустов, где Честера и выворачивало наизнанку следующие полчаса.

Ещё несколько дней Марта кормила его с ложки, потому что руки Честера настолько ослабели, что он не мог удержать ложку сам. Он потерял счёт времени, словно впал в некое подобие летаргии, полусон-полуявь, и чувствовал полное безразличие к происходящему, пока однажды ночью Марта не растолкала его и не стала настаивать, чтобы они поскорее тронулись в путь. Она была возбуждена и встревожена, он пытался расспросить её о причинах её волнения, но она ничего не отвечала. Честер решил, что ей снова привиделся Пресветлый.

Как бы там ни было, он чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы пройти пару часов без остановки. Под мелким моросящим дождём они брели через бесчисленные поля, пока не набрели на пустой амбар. Крыша была дырявая, внутри валялись проржавевшие сельскохозяйственные инструменты, но Марта расчистила один угол. По крайней мере, на некоторое время они получили убежище от непогоды и смогли немного обсохнуть.

Честер чувствовал сильнейшую слабость и страдал от холода и сырости: брюки прилипли к ногам, кожа на ступнях отмокла и вздулась волдырями. Им обоим было бы неплохо помыться и переодеться в чистую одежду: Честер уже не чувствовал вони, исходящей от Марты, потому что и сам теперь источал не лучшие «ароматы». Закутавшись в спальники, они без сил повалились на пол, и Честер решил закончить разговор.

— С меня хватит! — Он тщетно пытался согреться, натягивая мешок на плечи и шею. — Я никогда не чувствовал себя так паршиво, и дальше будет только хуже… Марта, я больше не могу!

Он запнулся, пытаясь справиться со слезами, он действительно совсем вымотался.

— Что, если я серьёзно болен и мне требуется врач? Ты позволишь мне обратиться за помощью? И ещё… мы ведь идём в никуда, без всякой цели. У нас нет никакого плана.

Вообще-то Честер подозревал, что они давно уже бродят по кругу, просто не мог это доказать.

Марта немного помолчала, потом кивнула. Перевела взгляд на дырявую крышу, о чём-то задумалась, при этом глаз её страшно дёргался от тика.

— Завтра! — сказала она наконец. — Всё завтра. Завтра посмотрим.

Честер понятия не имел, что она имела в виду: весь следующий день они провели в амбаре, а к вечеру двинулись в путь. Дождя не было, и Честер приободрился. Он решил, что они двигаются в сторону побережья, воздух изменился, в нём чувствовался привкус соли, и откуда-то очень издали доносился отголосок прибоя.