— Через десять лет — самые счастливые десять лет вашей жизни — вы покинете стены нашей прекрасной школы культурными, образованными, политически грамотными, а главное — порядочными людьми. А ну-ка, поднимите руки те, кто знает, что такое порядочный человек. Смелее, смелее!

Лариса Степановна грозно оглядела притихший класс. Дети сидели, опустив глаза в заляпанные чернилами парты. На Нилушкиной парте было, кроме того, криво нацарапано слово из трех букв, и слово это не было словом «мир».

— Молчите? Не знаете? Так вот я вам объясню. Порядочный человек — это который порядки соблюдает. Поняли? Ну ничего, скоро поймете.

Второго сентября Нилушка получил свою первую отметку — двойку по арифметике. Ее он схлопотал за то, что нечаянно столкнул со стола коробку со счетными палочками и громко их рассыпал. Через неделю он приволок вторую двойку, на сей раз по русскому — читал букварь бегло, а не по складам, как положено первокласснику и как велела Лариса Степановна.

— Но я не умею по складам, — пробовал оправдаться он.

— Что значит «не умею»? Учись, Баренцев, учись, терпение и труд все перетрут. Чтоб к понедельнику читал как положено! Здесь тебе не тут, понимаешь!

Не можешь — научим, не хочешь — заставим!

Он и учился — вместо привычных слов и предложений выводил ровненькие, с нажимом палочки и крючочки, причем вместо запрещенной в первом классе авторучки пользовался неудобной вставочкой, с которой чернила вечно стекали в тетрадь, вместо Шекспира и «Трех мушкетеров» читал про Машу, которая ела кашу, вместо логических задачек из «Науки и жизни», к которым приохотил его отец, складывал в столбик три и два…

— А тебе, Баренцев, что, неинтересно? Ах, написал? Ну-ка, ну-ка…

Нацарапал, как курица лапой. Где ты видел такое «жэ»? У себя в жэ, не иначе…

Выйди из класса и без родителей не возвращайся!

На лацкане ее строгого, но справедливого серого пиджака гордо поблескивал значок «Заслуженный учитель РСФСР»…

Были, конечно, еще и переменки, веселые и шумные, коридорный футбол со старым тапком вместо мячика, после школы — кружки. На бокс, куда Нил тайком от домашних пришел записываться в январе, его не приняли — слишком мал, — зато охотно взяли на спортивную гимнастику. Еще, разумеется, он ходил в секцию авиамоделизма. Эти увлечения были развитием линии, заложенной отцом, и в тот год для Нила они были куда важнее и интереснее, чем школа, чем сведенные к минимуму (три раза в неделю по полтора часа) музыкальные занятия с бабушкой. Каждое утро он по собственному почину делал зарядку, обливался, тоненько повизгивая под холодной струей, досуха растирался шершавым полотенцем. Мама давно смирилась с этими самоистязаниями, а бабушка, похоже, молчаливо одобряла — пусть закаляется, меньше болеть будет. И действительно, за весь первый класс Нил не болел ни разу.

Далеко не всегда нагрузки были в радость — и уставал, и так хотелось понежиться еще немного в теплой постели, и в слякоть неохота было выходить из дому с неудобной сумкой и тащиться на гимнастику. Но Нил заставлял себя, тренировал силу воли. Поддерживало и грело его радостно-тревожное ожидание Большого Приключения, которое ждет его летом. Уже с осени в письмах от отца, выдержки из которых мама иногда зачитывала ему, зазвучали нотки, облекшиеся потом в конкретное предложение. Обстоятельства службы, писал майор, складываются таким образом, что в ближайший год ему едва ли удастся вырваться в Ленинград хотя бы ненадолго. С другой стороны, местность, где расположено его формирование (блюдя секретность, отец не считал возможным в письме, отправленном обычной, а не фельдъегерской почтой давать более точные обозначения), отличается горно-лесным ландшафтом, обилием природных водоемов и воздухом повышенной свежести, что в совокупности образует отличные условия для отдыха и поправления здоровья.