|
Потом вышел на крыльцо, чтобы выкурить трубку. Редкие звезды сияли в разрывах туч – так подлинная красота пробивается даже сквозь плотную вуаль. Было зябко, за дверью тихонько спорили метеоролог и его жена – они решали, как поудобнее уложить меня на ночь. Несносного ребенка нигде не было видно. И вдруг я услышал шорох под крыльцом. Перегнулся через перила, посмотрел – и увидел мальчишку, сидящего на корточках перед какой‑то дырой в фундаменте дома. Любопытство взяло верх над неприязнью, я спустился и присел рядом с ребенком. Это оказалась нора, укрытие их мелкой беспородной собачонки, о существовании которой я и не подозревал. Оттуда пахло теплом и жизнью. И вдруг мальчик протянул в нору руки, достал что‑то и осторожно вручил мне. «Смотрите, здесь щенки», – прошептал он. Крошечный щенок и впрямь слепо тыкался в ладони. А мальчик смотрел на меня, глаза его были полны восторга и настороженности – что я сделаю, пойму ли его восторг и то доверие, что он вдруг решился оказать мне, залетному чужаку. «Замечательные щенки», – только и ответил я. Мы вернули щенка взволнованной матери и пошли в дом, уже связанные общей тайной. Я вдруг понял, как слеп был, глядя на этого ребенка. И ужаснулся, что мог покинуть этот дом, так и не поняв его до конца, приняв волнение мальчика, разлученного со своими любимцами, за капризы и нелюдимость.
Антуан опустил руку в карман, достал старую, выглаженную руками трубку, кисет. Закурил. – Да, ошибиться и не понять может любой, – спокойно возразил Жан. – Ты прав, и твой пример вполне подходит. Но все‑таки у тебя больше всех шансов понять Маркуса. Ты прекрасно знаешь, Антуан, как сильно может быть человеческое слово… самое обычное слово. Потому и не стал записывать свои истории. Не захотел принимать на себя ответственность. А сейчас я прошу тебя принять груз куда более тяжкий. И это последний выбор в твоей жизни, Антуан! Последнее испытание, от которого ты можешь отказаться. – Мы даже не знаем, где скрывается этот маленький принц… – пробормотал летун. – Вот это как раз не проблема. – Жан усмехнулся. – Ильмар, ты человек молодой, принеси‑ка из буфета еще бутылочку такого вина! Я охотно исполнил требуемое, открыл вино изящным медным штопором, поставил на стол – подышать. А старый лекарь строго спросил: – Ваш план небось был в Вест‑Индию податься? , – Да, – признал я. – Но как – не обдумывали. Хотели подальше от Неаполя убраться вначале. – Не захочет Маркус в Вест‑Индию ехать, – сказал лекарь. – Почему? – Неинтересно ему это, Ильмар. А Маркус, поверь, не только о безопасности своей думает. Никогда он книжками про индейцев не зачитывался, в краснокожих и поселенцев не играл. Что есть Вест‑Индия, что нет ее – ему безразлично. – Вроде как он не протестовал… – пробормотал я. – Конечно. Идея‑то вроде правильная. Укрыться вдали от Державы, но при том на ее землях, среди привычного люда… Но теперь, когда ты в плену, Маркус сразу довод против найдет. – Решит, что я планы выдам? – А ты их не выдал? – заинтересовался лекарь. Я опустил глаза. – Нет, не отправится он в Вест‑Индию… – размышлял вслух старик. – Неинтересно ему это. И далеко… Знаешь, чем Маркус в детстве интересовался? – Откуда мне знать… – пробормотал я. – Книжки про Руссию он читать любил. И серьезные, вроде мемуаров темника Суворова и записок думца Ульянова. И развлечения всякие: «Война и мир», «Ханум Елисавета», «Кошкодёр»… – Думаешь, в Руссию? – спросил я. |
