– Через Паннонию, – не раздумывая ответил я. – С одной стороны граница ханства, на нее все внимание. А с османами вроде как тихо сейчас… вряд ли слишком следят за рубежом.

– Опять же без малого полста лет, как преторианцы в Аквиникуме мятеж подавили, – согласился со мной Жан. – С одной стороны, народ там теперь не бунтует, а с другой – Дом недолюбливает.

Смешная была картина, если со стороны поглядеть! Сидели мы вчетвером за столом и дружно друг другу кивали. Ни у кого слова против не нашлось.

То ли угадали мы, то ли все разом в заблуждение впали…

– Попробуй еще найди Маркуса в Паннонии! – решил я нарушить всеобщую радость. – Даже если в Аквиникуме таится. В Миракулюсе лишь потому встретились, что он сам встречи искал.

Жан вздохнул:

– Вот тут, Ильмар, ничего посоветовать не смогу. Детали все тебе придется распутывать. На месте. Перехватишь Маркуса в Паннонии – хорошо. Нет – двигайся в Иудею. Все равно он туда придет.

– В Иудее искать его проще, – тихо сказал Антуан. – Это пустынная и печальная страна, чей народ живет тяжким крестьянским трудом. Там трудно укрыться чужаку, хотя и вреда беспричинного ему не причинят.

– Ты там был? – спросил я.

– Да. Мы летали… когда шли стычки с османами…

Я ожидал услышать еще одну долгую и красивую историю, но Антуан замолчал. Наверное, говорить о войне ему нравилось куда меньше, чем о мире.

– Ильмар, родной, закрой‑ка окошко, – попросил Жан. – Совсем уж схолодало…

Я послушно встал, смирившись с ролью мальчика на побегушках.

– Завтра вы отправитесь в Аквиникум, – резко произнес Жан, пока я возился с окном. – Ты в этом деле опытен, Ильмар, сам реши, кем вы с Антуаном притворяться станете.

– Мы с Антуаном? – не понял я.

– И Стража, и Церковь сейчас ищет двух молодых мужчин, – сказал Жан. – Или же вас с Йенсом поодиночке. Или же группу, в которой будут двое, похожие на вас по описаниям. Безопаснее всего, мне так думается, пробираться в Аквиникум двумя группами. Я с Йенсом, – старик широко улыбнулся монаху, – и ты с Антуаном.

– Не верю, – пробормотал Антуан. – Ты не только меня гонишь на край света, а еще и сам задницу от кресла отдираешь?

На лице Жана появилась такая добродушная улыбка, будто старому барону только что вернули весь Багдад, привели потерянного наследника рода и пожаловали новый титул.

– Антуан, я всегда был хорошим лекарем…

– Эта фраза завязла у меня в ушах… – буркнул Антуан.

– Да, завязла. С того самого дня, как ко мне принесли одного молодого летуна, сломавшего себе все, что только можно сломать. И вроде бы ты не жаловался на лечение, пусть даже мне редко приходилось заниматься хирургией?

Антуан улыбнулся.

– Так вот, я хороший лекарь, – повторил Жан и обвел нас высокомерным взглядом – кто дерзнет поспорить? Никто не дерзнул. – И себя я знаю получше, чем любого больного. Жить мне, милый Антуан, остался год. Позволит Сестра – два. Не больше. И цепляться мне в этой жизни не за что и не за кого. Я когда‑то заварил всю эту историю…

– Это еще как? – нервно спросил Йене. В обществе Жана он явно чувствовал себя не в своей тарелке, а перспектива путешествовать с ним вместе повергала его в трепет.