Наталья Александрова. Блондин на коротком поводке
Все смешалось в доме Гусаровых. Виктория Федоровна, Дашкина мать, рыдала, лежа поперек антикварного дивана, обняв неописуемое свадебное платье, и, тряся холеным полным подбородком, повторяла: — Платье от Фигуриной! Чего мне это стоило! Я не о деньгах говорю! Ах! Я обещала Морозовой отдать свой гобеленовый гарнитур… Ах! Этого никому не объяснишь! Дальнейшее терялось в рыданиях. Сама Дашка стояла посреди комнаты, сжав губы, и время от времени выкрикивала: — Мама, замолчи! Не тебя выставили из дома, как воровку! Мама, замолчи сейчас же! Самое удивительное, что она оставалась такой же красивой, как всегда, — ее не портили ни сжатые в ниточку губы, ни пятна на щеках. Леонид Ильич, Дашкин отец, осторожно подбирался к жене и норовил погладить ее по широкой жирной спине в целях утешения, но Виктория Федоровна отталкивала его с гримасой отвращения и рыдала пуще прежнего, безутешно восклицая: — Я упустила канапе карельской березы! Что скажет эта старая мегера Сковородникова! Горничная Женя, сутуловатая невзрачная девушка с прилизанными волосами неопределенного цвета, стояла у стены, потупив бесцветные глазки, и периодически взглядывала на хозяев с выражением то ли тихой паники, то ли врожденного кретинизма. Илья Андреевич, Дашкин дед и самый симпатичный, на мой взгляд, член этой семьи, неподвижно сидел в глубоком резном кресле, оперев подбородок на серебряную рукоять трости, и смотрел поверх голов своих домашних с выражением скорби и скуки. Я огляделась по сторонам и попыталась исчезнуть, но Леонид Ильич заметил мой маневр и взвился: — Катя, останься, ты хорошо действуешь на Викторию Федоровну, она при тебе успокаивается! — Правда, Катька, побудь еще немного, — сквозь зубы, с фальшивым оптимизмом попросила Дашка, — должен же быть хоть один нормальный человек в этом дурдоме! Тут же она всем корпусом развернулась к матери и тонко, истерично выкрикнула: — Ты всегда думаешь только о себе! Это моя, моя свадьба расстроилась! Это меня выгнал жених! Выгнал, как последнюю воровку! А ты твердишь о каком-то гарнитуре! Я машинально отметила, что даже этот истерический всплеск не сделал ее хуже, не испортил ее удивительную красоту. Леонид Ильич внезапно вскочил во весь свой немаленький рост с перекошенным лицом и закричал неожиданно высоким дрожащим голосом: — Я это все понимаю! У вас свои трагедии! У вас свадьба! У вас карельская береза! У вас платье от Фигуриной! А что я не смогу подойти к Руденко — на это вам наплевать! А деньги, между прочим, вы любите! Как я теперь с ним буду разговаривать, а? Это крах! — Ты что, папа, — тихо, с мучительным напряжением в голосе проговорила Дашка, повернувшись к нему. — Ты правда считаешь, что я воровка? — Ничего я не считаю! — Леонид Ильич махнул рукой и отступил в угол гостиной. Где-то вдалеке, в стороне прихожей, подал голос домофон. Горничная беззвучно исчезла и через минуту снова возникла на пороге, доложив с непонятной мстительностью в голосе: — Это Филипп Александрович! — Только его не хватало! — простонала Дашка. — Надеюсь, ты сказала, что нас нет дома? — Он не спрашивал, — отрезала Женя, — и уже поднимается! — В доме всегда чужие люди! — простонала Виктория Федоровна. — Я даже не могу… — Как следует порыдать, — подсказала Дашка, зло скривив рот. Горничная снова растворилась, и через несколько секунд в дверях появился Филипп — друг Дашкиного бывшего жениха, невысокий смазливый парень с неприятным и нервным выражением лица. |
