Я осознала, что они меня утомляют, лет с десяти, хотя, надо признать, меня они оба любили. Никогда не ругали за плохое поведение и учебу, никогда не ставили мне в вину какие-нибудь неблаговидные поступки.

На домашнее хозяйство мама не слишком-то обращала внимание, ей было просто некогда. Отец в быту был не очень привередлив, его раздражало само присутствие жены, а вовсе не то, как она жарит котлеты или, допустим, режет овощи для борща — соломкой или шашечками.

Я росла самым обычным ребенком — в меру ленивым, в меру неряшливым, в меру непослушным, в меру легкомысленным. Однако училась хорошо, почти не болела — и родители почти не вникали в мое воспитание. Для того чтобы воспитывать ребенка — неважно как: в строгости или в ласке, — нужно хоть изредка приходить к согласию, для моих же родителей это было невозможно в принципе. Если кто-либо из них бывал мной недоволен, тотчас другой восклицал, что все мои недостатки — это папочкины гены, либо же я их впитала с молоком матери.

Дома в отсутствие родителей было скучно и абсолютно невыносимо в их присутствии. Я проводила много времени с Дашкой и ее дедом.

Илья Андреевич кормил нас на большой просторной кухне, учил правильно заваривать чай, так, чтобы он был ароматный и золотистый. Потом мы играли в шахматы, причем у меня это получалось гораздо лучше, чем у Дашки, или рассматривали книжки с черно-белыми гравюрами, которых в комнате деда было множество.

Между делом мы выполняли все домашние задания, за этим дед следил строго, не давал никаких поблажек. Дашка начинала капризничать и говорила, что не понимает, нарочно задавала всякие посторонние вопросы, надеясь, что дед отвлечется и забудет про уроки, тогда Илья Андреевич применял старый проверенный способ.

— Не знаешь? — говорил он. — Тогда не задавай глупых вопросов, выясняй все сама…

И он подводил нас к полке, где стояла Малая советская энциклопедия. Дед научил нас пользоваться словарями и всевозможной справочной литературой. У него была отличная библиотека, он доверял мне и давал домой даже тома из собраний сочинений, и я проводила долгие вечера в обществе книжных героев, закрыв поплотнее дверь в свою комнату, чтобы не было слышно темпераментной ругани родителей.

С возрастом они ничуть не угомонились, никак не притерпелись друг к другу. Однажды, когда мы с отцом были вдвоем, я спросила, отчего он не уходит, раз с матерью им никак не ужиться. Он поглядел на меня с удивлением, очевидно, мысль развестись не приходила ему в голову. Потом он пробормотал что-то насчет того, что не может оставить меня в подростковом возрасте, что должен заниматься моим воспитанием и поставить меня на ноги, что мать моя очень глупа и ей нельзя поручить даже самого простого дела.

Ко времени этого разговора мне исполнилось лет четырнадцать. Не скрою, я и сама замечала, что мамочка наша не больно умна. Иногда она совершала такие легкомысленные поступки, что даже мне в моем возрасте было ясно, что делает она что-то не то.

Она могла, например, разговориться в магазине с совершенно посторонней женщиной и пригласить ее домой. И не пропало у нас в доме после таких визитов ничего только потому, что брать было совершенно нечего. Она вечно останавливалась на пятачках возле метро и принимала участие во всех лохотронных лотереях и розыгрышах, в результате чего пару раз оставляла там всю свою и так небольшую получку.

На родительских собраниях в школе, когда все родители изнывают, открыто глядя на часы, и мечтают поскорее оказаться дома, мамочка вечно пыталась начать какую-нибудь обширную и продолжительную дискуссию совершенно не на тему дня.

Когда в восьмом классе меня пару раз проводил до дому Димка Колокольчиков из параллельного восьмого «А», мама тут же принялась названивать его родителям с целью познакомиться с ними, раз уж «наши дети дружат».