— О-о-о! Он у вас пуленепробиваемый, я надеюсь? — И она нервно рассмеялась. Сидела на заднем сиденье и все время натягивала юбку на колени, и в воздухе витал аромат ее духов, а двое телохранителей разместились по обе стороны и заслоняли вид из окон. Наверное, сам Президент распорядился заслонять от пуль и ее тоже, подумала она вдруг. Приравнял тем самым к себе.

— Господи, весь этот день чувствую себя, как какая-нибудь РИП-персона, — с нервным смешком бросила она, стараясь разрядить это невыносимое молчание. — То есть, я хотела сказать, ВИП-персона. Кажется, так, да?

Джиггз с картофельно-бледным лицом издал слабое хрюканье, должно быть, то заменяло смех. А может, и нет. Дик Трейси (она видела только его профиль), похоже, вовсе не слышал ее слов.

И она вдруг подумала: Эти люди. Эти трое. Они ведь носят при себе оружие!

И еще поняла, что обижена. Так, совсем немножко. Потому что они явно не одобряли ни ее кашемирового костюма в кремово-лавандовых тонах из универмага «Сакс», что на Беверли-Хиллз, ни низкого выреза блузки, ни ее роскошных грудей, ни стройных ног. Ног профессиональной танцовщицы. Кстати, обуты они были в открытые лодочки из крокодиловой кожи и на каблуках высотой в четыре дюйма. Ногти на руках и ногах были покрыты лаком необыкновенно изысканного, морозно-серебристого оттенка. Яркая помада цвета фуксии, белые-белые волосы и необыкновенно нежная и белая кожа, от которой, казалось, исходило свечение, при взгляде на которую становилось прохладнее, как в каком-нибудь беленьком оштукатуренном домике в тропическую жару. Но этим мужчинам она явно не нравилась как женщина, как личность, как факт истории. И она надеялась, что не сделает неосторожного движения или жеста, что заставило бы их выхватить свои револьверы и просто пристрелить ее.

Как же неловко и неуютно чувствовала себя Блондинка Актриса на тридцать шестом году своей жизни, в расцвете славы и красоты под взглядами этих мужчин, взиравших на нее без всякого вожделения. О, но за что, почему? Я ведь могла бы полюбить и вас.

Дик Трейси, отводя глаза и с оттенком мрачного удовлетворения в голосе сказал Блондинке Актрисе, что на сегодня планы Президента неожиданно изменились, а следовательно, изменятся и ее планы. Возникла ситуация, требующая его безотлагательного возвращения в Белый дом, и он вылетает туда сегодня же, вечером. Таким образом, их сегодняшняя встреча в Нью-Йорке будет урезана во времени.

— Ваш обратный билет на самолет, мэм, — сказал он, протягивая ей конверт. — На ночной рейс в Лос-Анджелес. От гостиницы до Ла-Гуардиа можете взять такси, мэм.

В ушах стоял шум, но Блондинка Актриса вдруг с невероятной ясностью поняла: Мой возлюбленный не частное лицо. Он человек государственный, историческая фигура. Возможно, эта мысль служила самоутешением.

И она пробормотала в ответ только:

— О, понимаю. — Но скрыть обиду и удивление не удавалось. И разочарование — тоже. Ведь сама она была всего лишь простым человеком. Однако ей не хотелось доставлять Дику Трейси такого удовольствия — спрашивать, из-за чего возникла такая срочность, и услышать в ответ, что информация эта секретная.

Лимузин свернул на боковую улицу. Теперь они ехали к Центральному парку. И она услышала свой собственный детский голосок, робко вопрошающий:

— Н-наверное, вы не имеете права говорить мне, что случилось? Из-за чего такая срочность? Надеюсь, что это не ядерная в-война? И не какие-то очередные к-козни Советов?

И в ответ, словно по подсказке, Дик Трейси ответил спокойно и без всякого злорадства:

— Извините, мисс Монро.