Любка, сбросив с нагого тела одеяло бесстыдно развалилась в непристойной позе и лениво протянула:

— Вы это об чем? Кого ищете?

— Нас интересует барон Герман Григорьевич Годе, которого ты охмурила 22 июня и завлекла в свои сети. Ты прибыла с ним в Петушки на поезде номер четыре ровно в семь вечера. Мы все про тебя знаем.

— Да пошли вы, козлы вонючие, в… Вам нужен барон, вы его и ищите. Чего привязались к порядочной девушке? Тьфу, глядеть на ваши позорные рожи тошно! Да я бы с вами на одном поле…

— Хватит! — грохнул по столу Соколов. — Сегодня же кривляться будешь в тюремной камере. Что сделали с бароном? Отвечай!

УДАВКА

Разрыдалась девица, зашлась в нервическом хохоте. Затем попила воды и во всем призналась:

— Это все Цыган! Он давно подбивал меня: «Привези богатого купца, а все остальное я сделаю!» Поехала я в Москву, иду мимо магазина, где ружьями торгуют. Вдруг из дверей важный господин выходит, в руках сверток, трясется, видать, над ним, аж к груди прижимает. А сам — к коляске, которая его дожидается, да на меня все время косяка давит. Видать заинтересовала моя красота внешности. И я на него гляжу, чуть улыбаюсь.

Любка замолчала, словно раздумывая, надо ли говорить дальше, если ее теперь все равно в тюрьму упекут.

— Ну и что дальше было? Небось, втюрилась в барона — он ведь красавцем был! — подзадорил Соколов.

— Не я, а он за меня уцепился — не оторвешь! — гордо задрала нос Любка. — Говорит: «Мадам! Не подскажете, где у вас в старой столице ресторан „Метрополь“? А то мой кучер не знает».

Я ведь понимаю, что все это только для разговору. Он лучше меня знает все рестораны. Но вежливо говорю: это совсем, дескать, рядом.

А этот усатый мне свое: «Если бы проводили, был премного благодарен!» Ну что, села в коляску, поехали в «Метрополь». Выпили вина, а усатый бахвалиться начал: «Вот эта штучка, что купил я сегодня, стоит дороже всего этого ресторана вместе с лакеями. Я за нее цельный капитал отвалил. Полюбите меня, мадам, и вы от меня испытаете счастье!»

Ну, я скромно отвечаю, что еще девушка и такими делами не балуюсь. А коли вы вышли из магазина, где ружья продают, так мне досталось в наследство одно старинное, все в золоте и перламутре — от деда. И что готова такое ружье продать.

«Где оно, ружье?» — спрашивает, а у самого глаза загорелись.

«В Петушках» — говорю. «У меня дома на ковре висит».

«Сколько до этих Петушков ехать?»

«Смотря каким поездом! Коли пассажирским, так четыре часа, а если двадцатым — так малость поболе будет. Только он в половине второго с

Нижегородского отходит. Меньше часа осталось».

«Едем!» — сказал усатый, расплатился за выпивку и мы поехали на вокзал. По дороге все спрашивал, согласна ли ехать с ним в отдельном купе. Я сказала, что согласна делать все, что господин прикажет. Кажись, он ради этого и поехал. Ружье интересовало меньше, чем моя красота.

Любка опять попросила попить водицы. Выпила большую кружку, утерла ладонью рот и продолжала:

— Я ведь почему завлекла усатого в Петушки? Думала, что он возьмет дорогую игрушку с собой. Цыган ее отберет, поженится на мне. Пушечку эту мы продадим и заживем весело, в достатке, работать не нужно будет.

— Не вышло?

— Да где уж там! Я как увидала, что он ее в магазин отнес, даже хотела передумать, в Петушки не ехать. Зачем он без такой драгоценности нужен? Но потом я смекнула, что усатый в портмоне много денег показывал, и решила, что этим будет хорошо разжиться.