— Король Георг, — говорил он, идя рядом с Вито-Вити по направлению к дому вице-губернатора, — особенно настаивает на том, чтобы мы немедленно являлись к начальникам посещаемых нами мест. Еще когда я видел его в последний раз, он сказал мне: «Смит, вы нисколько не уроните своего достоинства, если будете соблюдать правила вежливости».

— Вы счастливы, имея короля с такими взглядами; и счастливы вдвойне вашей близостью к нему.

— О, что до этого, то все моряки пользуются особым его расположением, а на нас, капитанов, он прямо смотрит как на своих детей. «Заходите ко мне во дворец, дорогой Смит, — говорил он мне, — каждый раз, когда вы будете приезжать в Лондон; вы всегда во мне найдете отца». Вы, конечно, знаете, что один из его сыновей служит в морской службе? Еще недавно он был таким же капитаном, как и я.

— Ой, ой! Сын такого великого короля? Признаюсь вам, я ничего этого не знал, синьор.

— В Англии существует закон, в силу которого король обязан по крайней мере одного из своих сыновей отдавать в морскую службу.

Рауль с увлечением играл свою роль, но вследствие своей необузданной фантазии и отчаянной смелости он рисковал перейти границу вероятного и навлечь на себя неприятности. Беседа с градоначальником — круглым невеждой и поклонником всего необычайного — не могла ему грозить никакой опасностью, а подеста был счастлив, что говорит с человеком, удостоившимся личной беседы с королем. Он не мог удержаться от желания вслух высказать нахлынувшие на него мысли:

— Разве не величайшее счастье служить такому королю и даже умереть за него!

— Я еще не испытал этого последнего счастья, — невиннейшим образом отвечал Рауль. — Но как вы думаете, синьор подеста, ведь люди, жертвующие своею жизнью на военной службе, должны быть причтены к лику святых? Не правда ли?

— Это переполнило бы календари, синьор, в настоящее военное время; но я согласен с вами, если сделать исключение в пользу генералов и других высокопоставленных лиц. Таким образом, французы-республиканцы естественно лишаются этой чести.

— О, это все канальи, от первого до последнего! А скажите, синьор Вито-Вити, много позабавила город сегодняшняя гонка?

Градоначальник воспользовался этим вопросом, чтобы рассказать Раулю все перенесенные им ощущения, тревоги и восторги.

Они подошли к террасе, по которой нетерпеливо прохаживался Андреа Баррофальди.

Он встретил Рауля вежливо и без малейшей тени недоверия, но гораздо холоднее, нежели Вито-Вити.

— Я являюсь к вам, синьор вице-губернатор, — заговорил капитан люгера-корсара, — по непременному приказанию моего короля; являюсь, чтобы почтительно заявить вам о моем вторичном прибытии во вверенные вам владения, хотя мое отсутствие после первого моего визита к вам и не было столь продолжительным, как, положим, путешествие в восточную Индию.

— Как ни кратковременно было ваше путешествие, синьор, но мы сожалели о вашем отъезде — тем более, что вы только что перед тем заявили себя таким искусным моряком. Очень рады вас снова увидеть и надеемся, что так же, как и ваш английский Цицерон, вы доставите нам в этот второй приезд еще большее удовольствие, чем в первый.

Рауль не мог сдержать улыбки и легкой краски, выступившей у него на лице; но он поторопился принять на себя вид человека, поглощенного очень серьезными размышлениями. Затем он сказал, обращаясь к вице-губернатору:

— С позволения синьора градоначальника, я попросил бы у вас, синьор вице-губернатор, уделить мне две минуты для частного разговора.

Вито-Вити немедленно отошел, а Рауль продолжал:

— Я вижу, синьор, что вы не забыли моего маленького хвастовства Цицероном.