— Да, вы называли себя Джэком Смитом, а не Раулем Иваром. Но, синьор, я видел, как вы направляли пушки против лодок фрегата, на котором мы теперь находимся; и вы тогда подняли французский флаг. Это доказывает, что вы ему враг, насколько у нас понимают эти дела в Порто-Феррайо.
Рауль почувствовал, что это последнее заявление говорит против него; но в то же время ему чего-то недоставало, чтобы стать настоящим доказательством.
— Видели вы, что я стрелял или отдавал приказание стрелять, синьор? Вы хотите сказать, что «Крыло и Крыло» враждебно выступило против лодок с «Прозерпины»; но уверены ли вы, что я был в то время на палубе этой фелуки?
— Нет, синьор, но вы мне говорили, что вы на ней командиром.
— Разберемся хорошенько, — сказал королевский прокурор, — вы намерены отрицать то, что вы француз и враг англичан, подсудимый?
— Я намерен, сэр, отрицать все, что не будет доказано.
— Но ваше произношение, обороты, которые вы употребляете, говоря по-английски, самая наружность ваша — все говорит, что вы француз.
— Извините, господа, но теперь во многих странах говорят по-французски, далеко не в одних французских владениях. И вы приговорите человека за то только, что его выговор не обнаруживает в нем англичанина?
— Мы желаем держаться полной справедливости и законности, подсудимый, — сказал Куф, — и вы имеете полную возможность воспользоваться нашими сомнениями. Однако, я должен вас предупредить, что мы уверены в том, что вы француз и Рауль Ивар. Если вам удастся доказать противное, ваша удача, — но доказать вы должны несомненно и ясно.
— А как же предполагает почтенный совет, могу я это доказать? Меня арестовали в ночь, а утром уже привели к допросу, не дав больше времени, чем Караччиоли. Дайте мне время вызвать свидетелей, и я вам докажу, кто я такой и что.
Он произнес эти слова с полным самообладанием, как человек, уверенный в своей невинности, что произвело некоторое впечатление на судей. Но они не сомневались в том, что перед ними не кто другой, как самый опасный из их врагов, Рауль Ивар, с люгера «Блуждающая Искра», которого нельзя допустить ускользнуть от них. Воззвание Рауля вызвало лишь с их стороны большую осмотрительность с целью устранить малейшее обвинение в пристрастии.
— Не имеете ли вы еще какого-нибудь вопроса предложить свидетелю, подсудимый? — спросил председатель.
— В настоящую минуту ничего больше; вы можете продолжать допрос, сэр.
— Пусть приведут Итуэля Больта, — сказал королевский прокурор, читая это имя на листе лежащей перед ним бумаги.
Рауль внутренно содрогнулся, так как свидетельство американца, о котором он совершенно забыл, могло его погубить.
Между тем Итуэля вреди, сняли с него присягу и приступили к допросу.
— Ваше имя Итуэль Больт? — обратился к нему королевский прокурор.
— Так говорят здесь. Что касается меня, то я не отвечаю на подобный вопрос.
— Вы отрицаете, что это ваше имя?
— Я ничего не отрицаю и ничего не утверждаю; я не желаю ведаться ни с этим судебным разбирательством, ни с этим судом.
Рауль вздохнул свободнее, потому что, говоря правду, он мало доверял твердости и бескорыстию Итуэля и боялся, что того могло подкупить обещание помилования.
— Не забывайте, что вы дали присягу, и вас будут судить как бы за неявку, если вы откажетесь давать показания.
— Я имею некоторое понятие о законах, — невозмутимо возразил Итуэль, — и я знаю, что никогда свидетель не должен давать ответа, могущего повернуться против него.
— Так что неопределенность ваших ответов проистекает из страха навлечь обвинение против вас самих?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — заявил Итуэль с достоинством. |