Ее охватило чувство одиночества. В груди защемило. Казалось, безлюдный, заросший сорняками пустырь потешается над ее решением, но она знала, что поступила правильно. Правильно. Только почему, когда поступаешь правильно, бывает иногда так больно?

Склонив голову, Сьюзен положила фигурку в грязь. Пусть ее найдет кто‑нибудь другой, тот, кто сможет использовать ее так, как она не захотела. Она повернулась и медленно поплелась к велосипеду. Подняв его с земли, она двинулась в путь, потом обернулась и бросила на пустырь последний взгляд.

– Передай от меня привет… Джуди, слышишь, Билли, – тихо проговорила она.

А затем встала на педали и, нажимая на них, поехала. Глаза ее были полны слез. Они катились по щекам и падали на куртку. Велосипед, прыгая по кочкам, проехал через поле, и вскоре Сьюзен скрылась в переулке.

В конце концов счастье улыбнулось семье Сьюзен. Ее отец получил работу в Нъюфорде, и ее детские беды остались позади. Но счастливее, чем в маленьком городке на Среднем Западе, где она выросла, Сьюзен не стала.

Одна

Казалось, Сьюзен всегда чувствовала себя несчастной.

Нажимая на педали своего новенького горного велосипеда, она ехала по Тенистому бульвару – более неподходящее название для этой улицы трудно было придумать. По обеим ее сторонам тянулись одноэтажные домики с верандами и тщательно подстриженными лужайками. Редким растущим здесь деревцам было всего несколько лет. Никакой тени. Никакого бульвара не было и в помине.

Да и чего ждать от района, носящего название «Лесные Сады»? Эти два относящихся к деревьям слова, казалось, насмешливо подчеркивали, что если здесь когда‑то и были настоящие леса, то строители давным‑давно прошлись по ним бульдозерами.

Сьюзен понимала, что должна быть счастлива. Правда, из‑за новой работы отца пришлось расстаться со Средним Западом, но зато теперь у них есть хороший дом, она получила новый велосипед, а также собственную спальню, для которой сама выбирала мебель; родители больше не ссорятся и даже смогли позволить себе поставить Сьюзен скобки для зубов, которые зубной врач рекомендовал ей носить еще несколько лет назад.

Нельзя сказать, что она скучала по Джонстауну, там ведь она тоже была несчастной. Но тамошние несчастья были привычными. Там она знала, кого лучше обойти стороной, чтобы не нарваться на издевки, – она легко могла представить, что сказал бы Бобби Которн про ее рот, полный стали, сверкающей каждый раз, когда она, забыв про скобки, улыбалась или разговаривала.

(«Сьюзен, пожалуйста, перестань мямлить», – любимый теперь припев матери.)

В Джонстауне она знала все местечки, где можно было остаться одной, чтобы ее никто не донимал. Здесь она нашла только одно подходящее место на северной границе города, там, где начинались поля. На велосипеде туда можно было запросто добраться за пятнадцать минут. Когда‑то здесь были фермерские угодья, а теперь, куда ни глянь, сплошной кустарник.

Тротуар под колесами ее велосипеда закончился, но через поле вела тропинка. Горный велосипед резво преодолевал неровную дорогу, доказывая тем самым, что не вся реклама лжет, бывают и исключения. Сьюзен подумывала, не дать ли велосипеду имя, но в свои четырнадцать лет почти убедила себя, что это ребячество.

Еще минут десять она ехала по полю, заросшему пожухлыми сорняками и золотарником, пока не добралась до места, которое обнаружила через три недели после того, как семья переехала в Ньюфорд. Сьюзен прислонила велосипед к старому дубу. Его листья у нее над головой уже начали рыжеть.

«Вот этот дуб, – подумала она, – уж точно связан с названием „Лесные Сады“. Наверно, ему лет сто, не меньше, и он сродни этому месту, сразу видно. Думаю, что на него любой заглядится, это тебе не придуманное дизайнерами озеленение, от него все здешние новые застройки смахивают скорее на декорации к фильму, не скажешь, что тут и впрямь люди живут».