Рауль и Джита молчали довольно долго, и все это время глаза Рауля не отрывались от расстилавшегося над ним звездного свода.

— Джита, — наконец заговорил он, — не странно ли, что я, Рауль Ивар, корсар, сроднившийся с битвами и бурями, с опасностями и превратностями войны и стихий, я лежу здесь, на этой скале, умирающий, и все эти звезды на меня ласково смотрят и улыбаются мне, как будто с высоты вашего неба?

— Почему же не с вашего, так же как и с моего, Рауль? — возразила она дрогнувшим голосом. — Оно также необъятно, как милосердие Божье, и может принять к себе всех любящих Бога и взывающих к нему.

— И вы думаете, что Он примет такого человека, как я?

— Без сомнения. По своей великой благости он простит сокрушающегося и кающегося грешника. О, дорогой Рауль! Если бы вы только хоть раз помолились ему!

Светлая улыбка на минуту оживила лицо умирающего, и Джита в надежде, что повлияла на него, встала и нагнулась к нему, желая лучше расслышать его слова.

— Мой «Блуждающий Огонь», — воскликнул Рауль, и с его губ сорвались слова, выражавшие его тайную заветную мысль, придавшую минутное оживление его чертам, — ты по крайней мере ушел от англичан! Тебя они не причислят к числу своих жертв! Тебя не заставят идти против своей страны!

Ледяной холод сковал сердце Джиты. Она опустилась на свое место, устремив глаза на дорого человека с чувством глубокого отчаяния, хотя сердце ее разрывалось от любви. Рауль расслышал легкий шорох, произведенный ее движением, и повернул к ней голову; его глаза, обращенные на нее, горели былым восторгом и сияли как в прежние счастливые минуты.

— Все к лучшему, — сказал он, — я предпочитаю умереть, чем жить без вас. Судьба оказалась милостивой ко мне, подарив мне такой конец.

— О Рауль! Все от Бога. Не злоупотребляйте Его долготерпением в эту ужасную минуту; смирите гордость вашего разума и молите Небо о помощи.

— Бедная Джита! Вы одна из миллиона, ум которых поработили церковники. Ну, а скажите, думаете вы, что Бог простит вам вашу привязанность к такому человеку, как я?

Джита опустила голову и закрыла себе лицо обеими руками. После короткой молитвы она подняла голову и обратила к Раулю взгляд, полный чистой, горячей любви. Рауль все лежал на спине с глазами, устремленными на небесный свод. Когда-то он серьезно занимался астрономией, серьезнее, чем можно было бы ожидать при таком небрежном воспитании, которое он получил, им была усвоена привычка к размышлению, и познания, почерпнутые им, произвели на него сильное впечатление, хотя и не затронули сердца. Наступившая страшная минута не могла не оказать на него влияния, и это неизвестное, на волоске висящее над ним будущее невольно направляло его мысли к равно неизвестному ему Богу.

— Знаете, Джита, — сказал он, — ученые говорят, что все эти сверкающие звезды, по всей вероятности, такие же населенные миры, как наша Земля, и что наша Земля кажется звездой, и то не из больших?

— А что все это значит перед силой и величием Того, Кто создал мир, Рауль? Забудьте все, созданное Им, и думайте только о самом Создателе.

— Слышали вы когда-нибудь о приборах, изобретенных людьми, посредством которых они не только могут следить за движениями всех этих миров, но даже проследить это движение на целые века вперед?

— А вы знаете, Рауль, что такое человеческий разум?

— Это часть его природы, высшее ее свойство; это то, что делает его господином земли.