Тесса неотрывно глядела в пустоту комнаты. Ей чудились звуки пианино вдалеке.

— Слышите? — Она подняла руку и прислушалась.

— Людям часто что-нибудь мерещится, — ответил водитель. — Что вы слышите?

— Бетховена, — ответила она, переводя взгляд на кусачки. — «Лунную сонату».

Водитель взял ее за плечи. Она посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Он сжал ей плечи, будто по-дружески, и улыбнулся в ответ:

— Это ли не чудо?

I

Люди ночи

1

Позже эти выходные назовут пропащими. Из-за веерных отключений целые районы города остались без электричества с обеда пятницы до вечера субботы, и центр города на это время вновь стал волнующе-незнакомым. Без подсветки небоскребов, без уличных фонарей, кричащих витрин и фасадов к людям вернулась непосредственность, которой они были лишены еще несколько часов назад. Старики сподобились выйти дальше двора и говорили, что вон, мол, созвездия, которые не было видно десятилетиями, а подростки стайками шастали по улицам, несмотря на комендантский час, и пугали друг друга, светя фонариком телефона в лицо. Когда электричество включилось, город вновь засиял, ослепив огнями прохожих, словно зрителей яркого бродвейского шоу. Чувствовалось какое-то всеобщее воодушевление. Люди будто впервые увидели друг друга и старались с максимальной пользой расходовать ценное отпущенное им время.

В темноте возникло ощущение, что можно легко исчезнуть или родиться заново — просто перейдя из старой жизни в новую. Пока я шел на работу, это чувство казалось мне всеобщим, разлитым в воздухе, но на самом деле оно было только моим. Больше тридцати ночей кряду я сидел в больнице Святой Марии рядом с Оксфорд-роуд и наблюдал за тем, как умирает серийный убийца.

Когда дали свет, я как раз был там.

Маленькая палата в пустом коридоре, только я и Мартин Вик. Он был привязан к койке, от слабости не смог бы стоять, да даже рукой помахать бы мне не смог, если бы захотел. Тощие руки еле двигались и худели так быстро, что сдерживающие их ремни каждое утро приходилось затягивать заново. Так что и без света не было нужды приглядывать за ним и беспокоиться. Вот только за несколько секунд до включения резервного генератора мне показалось, что я его вижу.

В темноте он всегда виделся отчетливее.

Его глаза будто светились изнутри холодным пламенем, которое грозило не угаснуть и после того, как жизнь покинет тело. К моему облегчению, электричество вернулось, и палату наполнил приглушенный свет.

Я поднял взгляд. Мартин Вик улыбался.

Он сказал, что не помнит, как убивал. Отсюда и прозвище. Никто не поверил тому, что он якобы уже очнулся весь в крови. Газетные заголовки, статьи, сайты, называющие его Лунатиком, исходили сарказмом. Даже тем, кто не знал о его преступлении, становилось не по себе в его присутствии. Однажды новенькая медсестра сказала, что над ним будто висит проклятье, однако она явно была не в курсе всей истории.

Проклятье уже сработало.

Сбило его с пути много лет назад и завело в дебри. Для таких, как Мартин Вик, не было дороги назад, к людям. Если верить ему, он не имел понятия, как получилось, что он окончательно заплутал в жизни и оказался привязанным к больничной койке. И как вообще сюда попал.

Это если верить.

Несмотря на внутренний блеск, глаза его были безжизненными, черными, двигались медленно. Иногда он спал с широко открытыми глазами. Зрачки сливались с радужкой, так что не поймешь, куда он смотрит: то ли перед собой, то ли прямо на тебя. Иногда казалось, что ни туда и ни сюда, а иногда — что сразу всюду. А когда его взгляд останавливался на моем лице, появлялось ощущение, что за мной наблюдает скрытая камера и некто в голове Вика медленно, кадр за кадром, просматривает запись в поисках уязвимого места.