|
Ему почему-то вдруг сделалось легко и совсем не страшно. Он представил себе, как было бы здорово, если бы некоторых особенно духовитых поп- артистов благодарная публика съедала бы непосредственно сразу после концерта или даже в процессе оного и какое благотворное влияние могла оказать подобная практика на современную эстраду. После чего дождался, пока шорохи, кваканье и хруст перемалываемых в процессе борьбы за места в партере мощными челюстями костей поутихнут, и приступил к основной программе. Для начала он исполнил несколько известных баллад Райслинга, которые пользовались у сталкеров вполне заслуженной популярностью. Может быть, потому, что Зона — это все-таки немного космос. Он исполнил «Скафандр на двоих» и «Шкипера»,6 после чего, сочтя, что публика достаточно разогрета, приступил к исполнению собственных произведений. За «Поездом в Ад» последовала «Гадина», после нее «Любовь кашалота» и «Мутант».7 Все это было сочинено Лешкой еще там, за Периметром Зоны, когда он, формально студент университета, а на самом деле бродячий музыкант, играл «на шляпу» в арбатских подземных переходах, на Чистых Прудах или Болотной площади. Да где только не играл! Наконец пришел черед песен Зоны. Сталкер перекурил, благо, полпачки сигарет еще оставалось, и начал с «Девочки на Кордоне», а потом, войдя в раж, исполнил все варианты блюза «100 рентген», включая и не самые пристойные. И Зона слушала про себя, слушала мертвыми ушами зомби, слуховыми перепонками кровососов и чем-то уж вовсе невообразимым, чем слушают контролеры или полтергейсты. Срывая голос, он рычал на всю округу «Перелетный блюз» и «Милосердие», «Слепого пса» и «Пьяного Зомби» и первый, совершенно непристойный вариант блюза «100 рентген».8 Наконец музыкант устал и слегка охрип. Наступила тишина. Жутко и странно молчала Зона, только иногда из темноты доносились какие-то тихие «вжики», слабое хлюпанье и пощелкивания. Потом в дверной проем беззвучно впрыгнул круглый луч нашлемного фонаря, и знакомый голос негромко произнес: — Ну что, музыкант, концерт, похоже, удался. Давай, Звонарь, слезай со своей колокольни, быстренько забирай свой рюкзак, и сматываемся, пока они не очухались. Ну чего вылупился, не узнал, что ли? Внизу стоял Ведьмак. В правой руке у него тускло блестело изогнутое лезвие гурды, измазанное какой-то кровавой дрянью. Сталкер вытер клинок о шерсть убитого псевдопса, с усилием разжал мертвую пасть и выдернул оттуда злополучный рюкзак. — Пошевеливайся, музыкант, — повторил Ведьмак. — Скоро светать будет. Чем дальше мы успеем уйти отсюда — тем лучше. Лешка сполз со своего насеста и принял у Ведьмака рюкзак. Из распоротого брезентового кармана посыпались красные и желтые цилиндры папковых гильз. Лешка подобрал их, дозарядил ружье и с лязгом передернул затвор. — Тихо ты, — зашипел Ведьмак. — Тихо, а то сейчас очухаются. Еще не понимая, в чем дело, Лешка выбрался из кирпичного стакана башни и обомлел. Вокруг башни, четко обозначенные зыбким светом бесстыжей весенней луны, замерли твари Зоны. Слепые псы дремали, положив безглазые головы на ободранные лапы, словно обыкновенные дворняги, лежали, подтянув к впалым животам костлявые колени, непривычно смирные снорки, у самого входа в башню, медленно раскачивая отвратительной сизой бородой-щупальцами, стоял вышедший из стеллса матерый кровосос. |
