Изменить размер шрифта - +
Мои нервы и без того ударенные стрессом при падении за борт не выдержали и я с визгом: «На, сука!», запустил в несчастного Устиныча, попавшим под руку кирзовым ботинком. Боцман потом полчаса промывал с мылом и спиртом свою осквернённую гордость. На моё легкомысленное предложение сбрить подвергшуюся надругательству растительность, он невежливо ответил: «Мошонку себе побрей, салага! О том, что видел никому ни слова! Или мы не друзья!» Эту страшную тайну я пронёс сквозь годы, а если и рассказывал кому, то вместо Устиныча упоминал «некого моряка».

Уже к обеду нас перешвартовали к причалу на выгрузку из трюма 75 тонн разделанной мороженной трески. Груз был в ящиках по 30 кг. (в ящике — 3 плиты по 10 кг). Наш траулер имел одну морозильную камеру и сравнительно небольшой трюм — рефрижератор, если не ошибаюсь до 150 тонн.

Для сравнения БМРТ построенные на Украине в г. Николаев в 60 — х годах прошлого века имели две большие линии заморозки и вмещали в трюма до 1000 тонн. Николаевцы весьма походили крейсерскими обводами корпусов на военные корабли, только перекрашенные в гражданские цвета. Проектировали их военные корабелы. Мне приходилось ходить на одном из них (о чем рассказ впереди) и на главной палубе действительно находилась массивная станина — место под корабельное орудие.

Во время рейса один такой работал с нашей группой небольших промысловиков в качестве базы — накопителя и принимал разделанную треску в авоськах по две тонны, по 3–4 авоськи в связке. На базе рыбу фасовали и замораживали, а разделанное сырье записывали на сдатчика по вполне приличным расценкам. Авоськи с треской БМРТ поднимал на борт как трал, через слип (вырез — горка в кормовой части для спуска — подъма трала на судах кормового траления).

Один из малышей — промысловиков подходил к базе на один — пол кабельтов (1/10 морской мили — 185,2 метра). С борта БМРТ выбрасывался трос с поплавком, на малыше трос вылавливали и принайтовывали (прикрепляли) к нему авоськи с рыбой, выбрасывали такелажной стрелой (грузовое устройство) их за борт, а БМРТ благополучно поднимал улов.

Однажды в свежую, на волнении, погоду мы сдавали таким образом груз — 5 авосек по 1,5–2 тонны. На волне, от рывка трос оборвался (замечу трос, а не груз — вина не наша) и вся рыба ушла на дно — к родным пенатам, на вечное упокоение. База приняла потерю на себя и стала уточнять по радиосвязи сколько груза ушло. Наш хитроумный Уллис — старпом Георгиныч заявил о безвременной утрате 8-ми авосек, увеличив таки наш доход, процентов на пятьдесят.

Немедленно-же экипаж произвел секретную операцию под кодовым именем «Эксгумация». Мы поставили трал и прошлись по месту потери, благо были точные координаты. Утопленницы, общим весом более 8-ми тонн и имевшие легкую бледность от четырехчасового пребывания в морской воде были расфасованы, заморожены и уложены на недолгий покой в трюм. Таким образом мы перевыполнили рейсовый план на 10 процентов и заработали 25-ти процентную премию.

Мое пребывание за бортом, поскольку все обошлось и у капитана были связи, транспортная прокуратура спустила на тормозах и дела заводить не стала. Капитан получил новое рейсовое задание и через трое суток судно, загрузив снабжение и топливо отправилось к новому месту промысла — в район острова Медвежий.

Через двое суток перехода наш бортовик подошел к южной части архипелага Шпицберген в промысловый район острова Медвежий. Шпицберген, или по «русски» — Грумант, архипелаг суровый и неприветливый, его шахтерская столица — Баренцбург заселена русскими куда менее плотно, чем его южные, но не слишком теплые воды нашими промысловыми судами. Порой кажется, что на серых волнах студеного моря покачивается, дымя трубами, целый город из кораблей. Впрочем Медвежий находится между Баренцевым и Норвежским морями в отличии от Шпицбергена, который омывает Баренцево море.

Быстрый переход