Рассказываю.

Слушает внимательно. И всё равно:

– А что вы можете предложить вместо колхозов? – (Да не об этом ли был и «разбор» «Матрёны»?..) – Надо же во что-то верить. У вас нет ничего святого. Надо в чём-то уступить советской власти! В конце концов, это просто неразумно. Плетью обуха не перешибёшь.

– Ну так обух обухом, А. Т.!

– Да нет в стране общественного мнения!

– Ошибаетесь, А. Т.! Уже есть! уже растёт!

– Я боюсь, чтобы ваш «Раковый корпус» не конфисковали, как роман.

– Поздно, А. Т.! Уже тю-тю! Уже разлетелся!

(Ещё нет. Ещё для 2-й части мне два месяца скромно терпеть. Но до писательского съезда столько и осталось.)

– Ваша озлобленность уже вредит вашему мастерству. – (Почему ж 2-я часть вышла «в три раза лучше» той, которую он хотел печатать?) – На что вы рассчитываете? Вас не будет никто печатать.

(Да, при моём поведении «достойней Синявского и Даниэля». Хороша ловушка!..)

– Никуда не денутся, А. Т.! Умру – и каждое словечко примут, как оно есть, никто не поправит!

И вот это – обидело его глубоко:

– Это уже самоуслаждение. Легче всего представить, что «я один – смелый», а все остальные – подлецы, идут на компромисс.

– Зачем же вы так расширяете? Тут и сравнивать нельзя. Я – одиночка, сам себе хозяин, а вы – редактор большого журнала…

Берегите журнал! Берегите журнал… Литература как-нибудь и без вас…

То не последние были слова нашего разговора, и он не вышел ссорой или побранкой. Мы простились сдержанно (он – уже и рассеянно), сожалея о неисправимости взглядов и воспитания друг у друга. Такое окончание и было достойнее всего, я рад, что кончилось именно так: не характерами, не личностями мы разошлись. Советский редактор и русский прозаик, мы не могли дальше прилегать локтями, потому что круто и необратимо разбежались наши литературы.

На другой день он уехал в Италию и вскоре давал там многолюдное интервью (опять надеясь, что я не узнаю?). Его спрашивали обо мне: правда ли, что часть моих вещей ходит по рукам, но не печатается? правда ли, что и такие есть вещи, которые я из стола не смею вынуть?

«В стол я к нему не лазил, – ответил популярный редактор (в самом деле, в стол лазить – на это есть ГБ). – Но вообще с ним всё в порядке. Я видел его как раз накануне отъезда в Италию (подтверждение нашей близости и достоверности его слов!). Он окончил 1-ю часть новой большой вещи (когда, А. Т.? когда?..), её очень хорошо приняли московские писатели («не следовало давать туда»?..), теперь он работает дальше. (А – 2-ю часть потеряли, А. Т.? А как «излишняя памятливость»? А – «ничего нет святого»? Почему бы не сказать этому католическому народу: «у Солженицына ничего нет святого»?)

Не проходит поэту безнаказанно столько лет состоять в партии.

* * *

Думал в три раза тесней поместиться. Стыд, распёрло.

Я потому только писал, что ещё несколько дней – и разлетится моё письмо съезду , и не знаю, что будет, даже буду ли жив. Или шея напрочь, или петля пополам.

И больно, что это никем потом не распутается, не объяснится.

Не я весь этот путь выдумал и выбрал – за меня выдумано, за меня выбрано.

Я – обороняюсь.

Охотники знают, что подранок бывает опасен.

7 апреля – 7 мая 1967

Рождество-на-Истье

Первое Дополнение (весна – осень 1967)

Петля пополам

Вот, оказывается, какое липучее это тесто – мемуары: пока ножки не съёжишь – и не кончишь.