|
Мне здесь услышалась своего рода угроза. Такая мотивировка показалась обидной. Второе письмо Солженицына как бы заставляет нас силком браться за рукописи, скорее их издавать. Вторым письмом продолжается линия первого, но там более обстоятельно и взволнованно говорилось о судьбе писателя, а здесь мне показалось обидным. В сложном вопросе о печатании вещей Солженицына что происходит? Его таланта никто из нас не отрицает. Перекашивает его тон в непозволительную сторону. Читая письмо, ощущаешь его как оплеуху, – мы будто негодники, а не представители творческой интеллигенции. В конце концов, своими требованиями он сам тормозит рассмотрение вопроса. Не нашёл я в его письмах темы писательского товарищества. Хотим мы или не хотим, мы должны будем сегодня говорить и о произведениях Солженицына, но мне кажется, что надо говорить в общем по письмам.
Солженицын просит разрешения сказать несколько слов о предмете обсуждения. Читает письменное заявление: «Мне стало известно, что для суждения о повести “Раковый корпус” секретарям Правления предложено было читать пьесу “Пир победителей”, от которой я давно отказался сам, лет десять даже не перечитывал, уничтожил все экземпляры, кроме захваченного, а теперь размноженного. Я уже не раз объяснял, что пьеса эта написана не членом Союза писателей Солженицыным, а безфамильным арестантом Щ-232 в те далёкие годы, когда арестованным по политической статье не было возврата на свободу и никто из общественности, в том числе и писательской, ни словом ни делом не выступил против репрессий даже целых народов. Я так же мало отвечаю сейчас за эту пьесу, как и многие литераторы не захотели бы повторить сейчас иных речей и книг, написанных в 1949 году. На этой пьесе отпечаталась безвыходность лагеря тех лет, где сознание определялось бытием и отнюдь не возносилось молитв за гонителей. Пьеса эта не имеет никакого отношения к моему сегодняшнему творчеству, и разбор её есть нарочитое отвлечение от делового обсуждения повести “Раковый корпус”. Кроме того, недостойно писательской этики – обсуждать произведение, вырванное из частной квартиры таким способом. Разбор же моего романа “В круге первом” есть вопрос отдельный, и им нельзя подменять разбора повести “Раковый корпус”». Корнейчук: У меня вопрос к Солженицыну. Как он относится к той разнузданной буржуазной пропаганде, которая была поднята вокруг его письма? Почему он от неё не отмежуется? Почему спокойно терпит? Почему его письмо западное радио начало передавать ещё до съезда? Федин предлагает Солженицыну ответить. Солженицын отклоняет: он – не школьник вскакивать на каждый вопрос, у него будет выступление, как и у других. Федин говорит, что можно собрать несколько вопросов и ответить на все вместе. Баруздин: Хотя Солженицын возражает против обсуждения пьесы «Пир победителей», но нам волей-неволей приходится говорить об этой пьесе. Вопрос: какова была необходимость Солженицыну вообще называть эту пьесу съезду, упоминать её? Салынский: Я прошу, чтобы Солженицын рассказал, кто, когда и при каких обстоятельствах изъял эти материалы? Просил ли автор о возвращении их? Кого просил? Федин предлагает Солженицыну ответить на собравшиеся вопросы. Солженицын повторяет, что ответит на вопросы при выступлении. Федин, поддержанный другими: Но Секретариат не может приступить к обсуждению, не имея ответа на эти вопросы. Ропот голосов: Солженицын может вообще отказаться разговаривать с Секретариатом, пусть об этом заявит. Солженицын: Хорошо, я отвечу на эти вопросы. Это неверно, что письмо стали передавать по западному радио до съезда: его стали передавать уже после закрытия съезда, и то не сразу. Здесь употребляют слово «заграница», и с большим значением, с большой выразительностью, как какую-то важную инстанцию, чьим мнением очень дорожат. |
