|
С закрытых трибун чего только не врали: как на границе (неизвестно где) задержали знакомого моего знакомого (имён – никаких), а у него в чемодане двойное дно, а там-то – мои произведения (названий никаких). И эту дребедень серьёзно внушали всей провинции, и люди ужасались, какой я злодей, опять-таки изменник родине. – Потом с исключением из Союза писателей открыто мне намекали, чтоб я убирался из страны, – под ту же «измену родине» подводя. Потом – вокруг Нобелевской премии. Со всех трибун заладили: «Нобелевская премия – иудина плата за предательство своей родины».
(Но ведь «Август Четырнадцатого» передал за границу сам – и это действие не инкриминируют.) Пока хватает ума не инкриминировать. Но честная «Литературная газета» и здесь допускает сокращение, невинное, как все её «сокращения»: Солженицын сразу передал рукопись своего романа за границу», – о, не ложь! упущено самое маленькое: после того как предложил семи советским издательствам – «Художественной литературе», «Советскому писателю», «Молодой гвардии» и разным журналам, не хотят ли они хоть прочесть, хоть полистать мой роман, – и ни одно не изъявило желания даже взять его в руки. Ни одно не ответило на моё письмо, ни одно не попросило рукописи. Однако появление «Августа» надоумило моих преследователей о новом пути. Дело в том, что в этом романе я подробно рассказал о материнской и отцовской линиях. Хотя моих родственников знали многие ныне живущие друзья и знакомые, но, как ни смешно, всеведущая госбезопасность только из этого романа и узнала. Тут они и бросились «по следу» с целью скомпрометировать меня – по советским меркам. Усилия их при этом раздвоились. Сперва ожила опять расовая линия. Верней, еврейская. Специальный майор госбезопасности по фамилии Благовидов кинулся проверять личные дела всех Исаакиев в архивах Московского университета за 1914 г. в надежде доказать, что я – еврей. Это дало бы соблазнительную возможность «объяснить» мою литературную позицию. Ведь с появлением исторического романа задача тех, кто травит меня, – сложнеет: мало опорочить самого автора, ещё надо подорвать доверие к его взглядам на русскую историю – уже высказанным и возможным будущим. Увы, расовые исследования сорвались: оказался я русский. Тогда сменили расовую линию на классовую, для чего поехали к старой тётке, сплели статью из её рассказов, и бульварный «Штерн» напечатал. Главный редактор «Штерна» теперь настаивает, что именно его корреспондент был у моей тётушки. Допускаю, что был и он, вместе с советскими. Однако заметим, что город Георгиевск, в отличие от соседнего Пятигорска, глухо закрыт для иностранцев все 55 лет советской власти. Приехали трое, свободно говоривших по-русски, и были у тётушки пять раз, не торопились. Очень восхищались её собственной биографией, попросили у неё записки почитать на несколько часов – и больше не вернулись, украли. Наружностей их она, почти слепая, не видела, но по ухватке, по психологической окраске – характер диккенсовского Иова Троттера, гости были из компании Виктора Луя, да не исключу, что и сам он. Связь «Штерна» с Виктором Луем давно хорошо известна. Например, когда Луй приезжал ко мне оправдываться, будто не он продал «Раковый корпус» на Запад, – детали нашего с ним разговора и его воровские фотографии (телеобъективом из кустов) появились именно в «Штерне», уже не за его подписью. Даже на моём малом опыте я заметил, что «Штерн» имеет особые льготы в нашей стране, ему доступны такие телефоны и адреса, которые можно получить лишь от тех, кто подслушивает мои телефонные разговоры и перлюстрирует мои письма. |
