– О потерях забудьте, сотник. Это война, а не Новый Год, – раздраженно оборвал его Лид.

Несмотря на свою показную непреклонность, военный советник был растерян.

Положим, до того как они получат сигнал с горы, дружина может не думать о засеке и отдыхать. Однако потом раздастся условленный крик, означающий лютый бой с людьми Вэль‑Виры, бессмысленные потери, не исключено – утрату обоза. Это совсем не то же самое, в чем Лида задушевно уверял барон Шоша!

На Лида внезапно нахлынула злость. А, будь что будет! Он тоже может себе позволить маленькое безумие в духе барона Шоши.

– Помогите мне, сотник, – приказал Лид.

Вновь оказавшись в седле, Лид воочию убедился, что сотник не ошибается.

Засека была даже внушительней, чем он поначалу вообразил. Уходящие в лес отсечные бревна, закрепленные вбитыми со стороны неприятеля рогатинами свидетельствовали о том, что засека имеет поперечную перевязь и способна выдержать даже натиск харренских осадных катков.

У Лида промелькнула диковатая мысль, что с таким расчетом засеку и строили, словно бы здесь, на Фальме, была некая сила, способная развить мощь осадного катка…

Внимательно приглядевшись, Лид различил и защитников засеки. То здесь, то там в лесу среди сугробов можно было заметить едва уловимое движение белых охотничьих шапочек из кожи, снятой с козьей головы. Это были пресловутые пластуны Вэль‑Виры. Именно они, скорее всего, разделались с конными разведчиками.

Однако пластуны – это полбеды. Их совсем мало, не больше сотни, они не могут быть достаточным гарнизоном для такого капитального сооружения, как эта засека. Скорее всего, где‑то за непроницаемым плетением обледеневших еловых ветвей и стволов стоит сейчас готовая к бою колонна тяжелой пехоты барона.

– Ла‑аге‑рем становись! – приказал Лид, снимая шубу и препоручая ее сотнику. – Десять пикинеров из восьмой сотни ко мне!

4

Зрелище было невеселым, хотя Шошу, наверное, смогло бы рассмешить.

К засеке, не смущаясь нацеленными на него неприятельскими стрелами, направлялся Лид верхом на коне. Грудь коня, его бока, а также ноги Лида прикрывали приподнятыми щитами пикинеры. В руке Лид держал вертикально восставленную совну, к которой был прикреплен за неимением лучшего длинный кусок серого холста из обоза.

На Севере, в отличие от княжества Варан, парламентерским цветом был белый.

Лид очень надеялся, что серая холстина сможет выразить его основную мысль: «Стрелять не надо, хочу переговорить».

Пока что в него действительно не стреляли. На расстоянии тридцати саженей от засеки Лид остановил коня.

– Мое имя Лид, кто еще не узнал меня по доспехам! Почти все вы помните меня по осеннему делу в Урочище Серых Дроздов! Тогда мы сражались плечом к плечу, теперь можем перебить друг друга на радость сотинальму. Я хочу переговорить с бароном Вэль‑Вирой или его доверенным лицом!

Настороженное молчание. Низкое солнце истязает глаза и высекает искры из глубин нежного снега.

Сергамена появился бесшумно и легко, и так же быстро исчез. Два‑три грациозных изгиба позвоночника, не имеющего позвонков, пять‑шесть пульсаций источника жизненной силы, не имеющего ничего общего с сердцем.

Только и всего. А на том месте, где только что был Лид, билась в истерике ужаса сбитая мягким ударом с ног лошадь, вминая в снег оброненную совну с серой парламентерской холстиной.

Трудно было на глаз определить размеры сергамены.

Одному из пикинеров, которого сергамена сшиб с ног заодно с лошадью Лида, показалось, что сергамена по размерам никак не уступит быку. Другой мог поклясться, что сергамена не больше лесной кошки, однако как такому небольшому существу удается тащить в зубах взрослого мужчину в доспехах, он был объяснить не в силах.

Сергамена серой молнией метнулся в лес, волоча Лида за широкий и прочный кожаный пояс, главную составную часть оружейной перевязи.