- Я подыщу себе другую, - отказался Свинерд. - Я просто хотел убедиться, что у вас есть библия, потому что уверен, она вам понадобится, - Свинерд улыбнулся, заметив подозрительное выражение лица Старбака. Полковник несомненно желал, чтобы его улыбка выглядела дружелюбной, но это гнусная ухмылка только пробудила свойственную Старбаку подозрительность. - Хотел бы я выразить словами, что произошло со мной вчера вечером и нынче утром, - признался он Старбаку.

- Ощущение было такое, словно меня поразила молния. Но я не чувствовал боли. Не чувствую ее и сейчас, - он коснулся лилового синяка у правого виска. - Помню, как лежал на земле и слышал голоса. Не мог пошевелиться, не мог и слова вымолвить. Голоса обсуждали мою смерть, и я понял, что для меня настал момент Страшного суда, я ощутил страх, жуткий страх, что буду приговорен к аду. Мне хотелось рыдать, Старбак, и в своем страхе я призвал Господа. Я вспомнил, чему учила меня матушка, все уроки моего детства, и воззвал к Господу. И он услышал меня.

Старбаку довелось слышать признания слишком многих раскаявшихся грешников, чтобы быть тронутым или поверить в душевный перелом полковника. Несомненно, Свинерд перенес шок, и, вероятно, намеревается коренным образом изменить свою жизнь, но Старбак в равной мере был убежден и в том, что все перемены Свинерда растворятся в винных парах еще до заката солнца.

- Желаю вам всего наилучшего, - скептически пробормотал он.

- Нет-нет, вы не понимаете, - заговорил полковник со свойственной ему прежней грубостью, своей изувеченной левой рукой схватив Старбака за локоть, не давая юноше уйти. - Когда я очнулся, Старбак, то обнаружил свою саблю, вонзенную в землю рядом с моей головой, и на нее было насажено послание. Вот это послание, - полковник вытащил из кармана порванные и смятые листки, всунув их в руку Старбаку.

Старбак разгладил листки, увидев название трактата, "Освобождение угнетенных", и что он был отпечатан в Бостоне, на Энн-стрит. На обложка был изображен полуголый негр, рвавшийся из сломанных оков к кресту, озаренному божественным сиянием. Сброшенные оковы были прикреплены к гирям с названиями "Рабство" , "Заблуждение", "Безнравственность", а под гирями написано имя автора памфлета - преподобного доктора Элияла Старбака.

Старбак почувствовал обычный порыв неприязни к любым упоминаниям о существовании отца и вернул трактат полковнику.

- Так в чем же состояло адресованное вам послание? - недовольно поинтересовался он. - Что рабство - это грех пред Господом? Может, следует вернуть негров в Африку? Вы это намереваетесь сделать со своими рабами? Освободить их?

Никто другой не заслуживал свободы в той же степени, как эти два раба, подумал Старбак.

Свинерд покачал головой в знак того, что Старбак всё еще его не понимает.

- Я и не знаю, что думать о рабстве. Боже милостивый, Старбак, в моей жизни предстоит еще столько изменить, неужели вы не понимаете? Рабство тоже, но не по этой причине Господь оставил сей трактат рядом со мной прошлой ночью. Вы не понимаете? Он оставил его там, чтобы дать мне задание!

- Нет, - ответил Старбак, - я не понимаю.

- Мой дорогой Старбак, - с готовностью продолжил Свинерд. - Меня вернули со стези порока в самое последнее мгновение. В самый последний момент, когда уже стоял на краю адского пламени, я был спасен. Дорога в ад, ужасное путешествие, Старбак, хотя и доставляет удовольствие в самом начале. Теперь вы понимаете, что я пытаюсь вам сказать?

- Нет, - ответил Старбак, опасаясь, что понял, что именно имел в виду полковник.

- Полагаю, вы понимаете, - пылко заявил Свинерд. - Потому что я считаю, что вы находитесь у самых истоков этой дороги вниз по наклонной плоскости. Смотря на вас Старбак, я вижу самого себя тридцатилетней давности, вот почему Господь послал мне памфлет с вашим именем на нем. Это знак свыше, призывающий меня спасти вас от греха и вечных мук.