В отличие от Афины, знаменитой своим тонким искусством ведения войны, Арес предпочитал просто гнать войска вперед, снова и снова, пока наконец эти волны смерти не прорывали вражескую оборону и не уничтожали на своем пути все живое.

Кратос знал это не понаслышке. Многое годы он сам был таким погонщиком, превращавшим армию в гигантский кровавый таран из человеческой плоти. Многие годы он хохотал, словно опьяненный кровью изверг, когда его войско сжигало заживо целые народы. И это продолжалось бы до сих пор, если бы не та деревенька… не тот скромный храм Афины… Если бы не те, кто укрывался там.

Он стряхнул воспоминания. Безумие, беспрестанно тлевшее в глубине мозга, снова грозило поглотить его, подобно зыбучему песку, и утопить в неотступном кошмаре.

Положение у осажденных было тяжелое. По широкой дороге между Длинными стенами двигалась жалкая вереница телег. Судя по тому, как обстояли дела в Пирее, большинство вьючных животных уже зарезали на мясо. Ни одно судно со свежим продовольствием не вошло в гавань, десятки сгоревших корабельных остовов с еще дымящимися трупами моряков, которые выносило за волнорезы, служили красноречивым предостережением для всех, кто хотел причалить. Заметив отливавший красным столб дыма над городом, Кратос понял, что приспешники Ареса нашли способ перебросить через городские стены греческий огонь. А может быть, это гарпии на лету сбрасывали на землю горшки с тлеющими углями.

Если войско Ареса пробьет бреши в Длинных стенах, любая надежда на подкрепление или подвоз будет утрачена. Хуже того, в распоряжении врага окажется широкая мощеная дорога, ведущая прямо к самому уязвимому месту в обороне раскинувшегося на холмах города. Аресова армия быстро доберется до него и уничтожит всех и вся. Афины падут, без сомнения. Опыт подсказывал Кратосу, что это может произойти еще до наступления утра.

— Афина не оставит нас. — Казалось, начальник гарнизона пытается убедить сам себя. — Сероглазая богиня сокрушит эти полчища, она ни за что не позволит своему городу пасть!

— Держите оборону, сколько хватит мужества, — мрачно отозвался Кратос. — Афина слышит ваши молитвы.

— Она… — Воин затаил дыхание, в нем вдруг проснулась надежда. — Она придет на выручку? Когда ждать от нее помощи?

— Спартанец, стоящий перед тобой, — это и есть посланная Афиной помощь, — ответил Кратос и исчез в окне башни.

Мягко приземлившись на гребень стены, следующим прыжком он оказался уже на дороге.

Он двигался той легкой трусцой, которую так часто применяли его воины, меняя позиции во время военных действий. Длинные стены отбрасывали вдоль дороги прохладную тень. Стоявшие наверху лучники осыпали беспрестанным градом стрел врагов, видеть которых Кратосу не было нужды — он их слышал. Рычание, фырканье, животный крик и рев, которые не могли исходить из человеческого горла.

Кратос побежал дальше. Он не видел смысла в том, чтобы сражаться за эти стены, когда любому дураку ясно, что они не простоят до завтра.

В нескольких локтях перед Кратосом на дорогу упал афинский лучник. Его насквозь проткнуло огромное копье, гарпии своими когтями начисто лишили его лица, однако, даже рухнув с высоты на каменную мостовую, он продолжал из последних сил держать свой лук. Кратос с одобрением посмотрел на него — этот афинянин был почти так же силен духом, как спартанец. Точнее, как молодой спартанец, еще не полностью подготовленный. Тем не менее он подошел к умирающему и услышал его последние слова.

— Возьми мой лук.