Рудольф сел за маленький, пожелтевший от времени дубовый столик, который служил ему письменным столом, придвинул к себе лист бумаги. Попытался мысленно представить мисс Лено. Довольно высокая, с узкими бедрами, тонкими, стройными ногами и полными, выпиравшими вперед грудями. Она ходила в туфлях на высоких каблуках, любила разноцветные ленточки и никогда не жалела губной помады. Вначале он нарисовал ее одетой. Пожалуй, особого сходства с оригиналом у него не получилось, поэтому он изобразил на лбу две ее кудряшки, «завлекалочки», и рот с темными от помады губами. Потом он представил себе, как она выглядела бы без одежды. Нарисовал ее обнаженной – мисс Лено сидела на табуретке с ручным зеркалом и смотрела на свое миловидное отражение. Он долго изучал свое творчество. О боже, если бы только кто-то узнал, чем он занимается! Он разорвал рисунок. Ему стало стыдно. Нет, он заслуживает именно того, чтобы жить прямо над пекарней.

Он стал раздеваться. Он не снял носки – спальня матери была внизу, и он не хотел, чтобы она поняла по босому шлепанью, что он еще не лег. Он вставал в пять утра, чтобы на тележке, прикрепленной к велосипеду, развезти свежий хлеб постоянным клиентам. И мать переживала, что он не высыпается.

Позже, когда Рудольф разбогатеет и ему всегда и во всем будет сопутствовать успех, он будет всем рассказывать: знаете, мне приходилось вставать в пять часов утра и в любую погоду – дождь ли, снег или хороший солнечный денек – развозить свежие булочки в гостиницу при вокзале, в вагон-ресторан «Эйс», в гриль-бар Синовского. Как же ему не нравилось его имя! Почему, скажите на милость, его назвали Рудольфом?

В кинотеатре «Казино» на экране отважный Эррол Флинн1 лихо расправлялся с япошками, отправляя их на тот свет. Томас Джордах сидел в глубине зала и грыз карамельки из глянцевого пакетика, который он добыл из автомата в фойе, опустив в него свинцовый жетон собственного производства. В этом деле он был большой мастер.

– Ну-ка, подкинь еще одну, – попросил его Клод, стараясь быть таким же крутым, как и гангстер в фильме, потребовавший у другого бандита еще одну обойму патронов для своего винчестера. У Клода Тинкера дядя был священником, и, чтобы дружки не считали его тихоней, Клод всегда старался показать себя крутым парнем. Том подбросил карамельку в воздух, и Клод, ловко подхватив ее на лету, отправил в рот. Он стал громко грызть ее. Мальчики полулежали в своих креслах, положив ноги на пустые кресла впереди. Они проникли в зал, как обычно, через обнаруженную в прошлом году решетку в мужском туалете. Время от времени они выходили оттуда с расстегнутыми ширинками, чтобы у обслуживающего персонала не закралось никаких подозрений.

Картина наводила на Тома ужасную скуку. Он лениво наблюдал за тем, как Эррол Флинн безжалостно расправляется с целым взводом япошек, применяя целый набор самого разнообразного оружия.

– «Фонус болонус», – прокомментировал он.

– На каком языке вы изъясняетесь, профессор? – спросил Клод, включаясь в их постоянную игру.

– Это по-латынски, – объяснил Том. – Означает – говно!

– Боже, какое потрясающее знание иностранного языка, – притворно восхитился Клод.

– Посмотри-ка, – сказал ему Том, – там впереди, справа. Вон на того солдата с девчонкой.

Через несколько рядов от них сидел солдат в форме морского пехотинца в обнимку с девушкой. Кинотеатр был наполовину пуст, и поблизости от парочки, ни впереди, ни сзади, никто не сидел. Клод нахмурился.

– По-моему, он настоящий здоровяк, – сказал Клод.