Даниэль вставляет кассету в магнитофон, раздается щелчок, кассета устанавливается. Даниэль отматывает пленку к началу.
— Рекламу никто не хочет? — громогласно спрашивает он.
Звучит возбуждающая, многообещающая музыка, потом на экране появляются пузатые, важные буквы — «Семь».
— Что это за название? — спрашивает Нетте.
Даниэль изучает текст на коробке и бормочет:
— Кажется, речь идет о семи смертных грехах.
— А какие они — семь смертных грехов? — возбужденно спрашивает Мари.
И Даниэль начинает перечислять:
— Гнев, зависть, ревность, алчность. — Дальше он не знает.
— Естественно, убийство, — приходит ему на помощь Мари.
— Воровство, — дополняет Нетте, но одного все равно не хватает.
— Что же это может быть? — вслух размышляет Мари. — Какой еще?
— Секс? — предлагает свой вариант Даниэль.
Мари прыскает:
— Глупости!
— Тише, — говорит Нетте, — начинается.
Она искоса бросает взгляд на Даниэля, лицо его слегка покраснело, он подносит к губам стакан, красное лицо, красная кожа, красная жидкость, стыд и еще что-то, Нетте чувствует себя виноватой перед Даниэлем, это причиняет ей неудобство. Разве она не хозяйка дома?
Они замолкают, наступает тишина, все забыто, три пары глаз внимательно ищут убийцу в черном квадрате телевизионного экрана. Мари возбужденно елозит по ковру затянутыми в нейлон ногами, она похожа на упакованную в пластик колбасу и поглощает невероятное количество кампари. Нетте едва пригубливает, но чувствует, что краснеет, язык во рту становится толстым и неповоротливым, алкоголь бесцеремонно ударяет в голову, проникает туда, как нечто плотное и ватное, притупляет ощущения так, что она перестает чувствовать контуры собственного тела, оно, как студень, расплывается по полу, ковер приятно греет живот, но одновременно появляется и новое неприятное пульсирующее чувство.
— Комиссар умен, — заявляет Мари, с треском раскрывая пакет с чипсами и не переставая жевать и хрустеть.
— Замолчи, наконец, — шипит на нее Нетте, она сама воспринимает это шипение как пронзительный визг.
Она встает, усаживается на диван, отхлебывает из стакана, смотрит на Мари, чавкающую Мари, этакого толстенького кролика, Нетте смотрит на чипсы, смотрит долгим пожирающим взглядом, глазами она отправляет чипсы в живот, эти особые глаза-транспортеры тащат по кишкам желтые, жирно поблескивающие, посыпанные красным перцем картофельные ломтики. Но, на счастье, ее отвлекает фильм, первое убийство, второе убийство, вторая жертва — огромный, толстый мужчина, его задушили, сунув головой в лапшу. На стене убийца кровью или кетчупом написал: «Алчность».
— Нет, — шепчет Нетте, — нет, это просто тошнотворно.
Мари перестает есть и во все глаза смотрит на экран.
— Убийца страдает религиозным тиком, он наказывает всех за смертные грехи, вот в чем суть, — говорит Даниэль.
— Если бы ему оставили жизнь, это было бы для него еще худшим наказанием, — говорит Нетте.
Звонит телефон.
— Черт! — восклицает Нетте, но досада наигранна, так как это звонит Улли, и Мари пробегает мимо Нетте в туалет, наверное, хочет подслушать. Нетте поднимает трубку, боже, она слышит приглушенный гул множества голосов, но на том конце провода — Улли, а голос Улли — это уже счастье.
— Послушай меня, крошка, не сердись, но я приеду попозже, мне надо отвезти Таню домой, мы немного припозднились, но я еще раз тебе позвоню. |