Здесь холодно, говорит она и трогает его за плечо, в этом жесте не было, пожалуй, ничего коварного, и он отвечает, сейчас я прибавлю отопление, и выбирается из-под одеяла. Возвращаясь, он приносит ей стакан воды, как ты внимателен, говорит Натали, поворачиваясь в кровати, при этом с нее соскальзывает одеяло, и она стыдливо подтягивает его к подбородку, сама не понимая, разыгрывает ли она стыдливость или действительно ее чувствует. Как бы то ни было, он смеется. Натали потягивается, ей хочется спать, и она думает, не ждет ли он, что она сейчас уйдет. Ей, конечно, ничего не стоит уйти, но она так устала, так устала, ведь после ужина в индийском ресторане они пошли пешком в городской театр, а потом еще прошлись по набережной. Они гуляли по городу битых два часа только затем, чтобы закончить разговор, который тянулся и тянулся без конца. Они поговорили о своих кулинарных предпочтениях и о любимых фильмах. Что касается путешествий, то здесь Натали едва ли могла что-то рассказать, но Штефан был любитель, и чем сильнее углублялся он в свои рассказы, тем медленнее становились его шаги. На Железном мосту он, наконец, остановился. Бали, сказал он, и его профиль вытянулся, Бали впечатляет. Натали перегнулась через перила, перегнулась весьма рискованно, ей тоже хотелось обладать таким рядом приятных упорядоченных воспоминаний, но сейчас она не могла даже разглядеть в воде свою тень. Давно стемнело, река была черной, а в тех местах, куда падал свет, казалась серебристой. Слушай, сказал Штефан, когда она, взявшись ладонями за перила, принялась раскачиваться. Я слушаю, ответила она, незаметно улыбаясь. Шумел ветер, мост вибрировал, а деревья, ожидавшие их на противоположном берегу, склонялись к ним, безымянные деревья. Какое чудесное место, сказала она.

На его вопросы о том, чем она занимается, Натали отвечала сдержанно, ее жизнь и работа ассистентом фотографа пусты и бессодержательны, при этом ей-то ясно, что это не совсем правда. Я проявляю жизни других людей, пытается объяснить она, смотришь на них и думаешь, что они не могут все сказать о человеке, но вдруг понимаешь, что они и так уже достаточно тебе сказали. Она вспомнила одного клиента, худого молодого человека с дружелюбной улыбкой, который приходил две недели назад, в четверг, наверное, потому, что по четвергам в ателье скидки. Он порылся в рюкзаке, куда запропастился пакет с пленками, бормотал он, а Натали, улыбаясь, приготовила круглые пластиковые бачки, выписала квитанцию, а потом, позже рассматривала готовые фотографии. Выяснилось, что на всех трех пленках снимки одной-единственной женщины, очевидно подруги молодого человека, на фотографиях она была изображена на морском пляже во время купания. Что-то мешало ей спокойно смотреть снимки, сначала она подумала, что помеха — сходство женщины с ее сестрой, такая же натурально веселая ненатуральная блондинка, но дело было не в этом, а в том, что фотографий было много, ужасно много, словно молодой человек усиленно что-то искал на обнаженном теле купающейся женщины. Она принялась размышлять, и ей пришло в голову, что она просто завидует. Что таилось в этой женщине такого, что друг снова и снова снимал его с очень близкого расстояния, с непристойно близкого.

Они со Штефаном перешли мост, оставив за спиной спокойную реку, и направились в старый город, шпили высоких домов были ярко освещены, как будто они что-то искали в небе; Натали показалось, что позади них крикнула какая-то птица, одинокий приглушенный крик, но полной уверенности не было.

— Ты замечталась? — спросил Штефан. Он ждал ответа, но она молчала, и он заговорил снова. Говоря, он выглядел удовлетворенным, удовлетворенным собой и сегодняшним вечером. Помимо разговоров о своей работе Натали ненавидела разговоры о происхождении, семье и деревне, да-да, малышка, ты просто этого не замечаешь, и он принялся рассказывать о своем детстве на вилле где-то в Висбадене.