Когда Ричард думал, что укачивание младенца на руках — это своего рода священнодействие, он имел в виду не церкви или что-то им подобное, а совершенство красоты, чудо природы. Паркер опустился в кресло-качалку, услышал треск в коленях, ощутил тяжесть в спине и плечах. Он вздохнул, но его взгляд, устремленный на младенца, сосущего бутылочку с тихим щенячьим поскуливанием, не был стариковским. Так может смотреть человек, заново увидевший магию жизни, рождения и любви.

— Думаю, мы отлично с тобой поладим, — сказал Ричард маленькой девочке. — Мама Паркер и я давно уже не молоды, зато мы не такие глупые, как желторотые двадцатилетние юнцы. Да и опыт отцовский у меня имеется. Будь здесь Шаннон, она бы тебе подтвердила, что я отлично с ней справлялся.

Вспомнив о дочери, он, как всегда, опечалился. Ему очень ее не хватало. Но сегодня, держа на руках теплого сонного младенца, он не так остро ощущал потерю. Паркер знал, что тоска по Шаннон никогда не пройдет, но, быть может, будет не такой сильной благодаря этому ребенку, так похожему на нее.

Девочка расправилась с бутылочкой. Он переложил ее к плечу, услышал, что она отрыгнула, и хмыкнул.

— Совсем как Шаннон, — сказал Ричард, устроил малышку поудобнее на сгибе локтя и начал укачивать.

Откуда-то из глубины памяти пришли строки детской книжки, которую он много раз читал дочке, когда та была маленькой:

— «Жил некто на свете по имени Доб с почтенной супругой по имени Моб»[1].

Ребенок заморгал и улыбнулся. Тяжесть, давившая на сердце Ричарда с тех пор, как его дочь исчезла из этого мира, внезапно отступила.

Ему пришлось прокашляться и немного поморгать, прежде чем он сумел продолжить историю:

— «Держал он собаку по прозвищу Боб и кошку...»

5

Партолона — Оклахома

Страну грез я люблю больше, чем храм Эпоны, который обожаю, или Тоскану. Кстати, путешествуя по ней, я не просыхала, несмотря на усилия моих учеников за мной присматривать. Не идет ни в какое сравнение даже Ирландия. Там школьники тоже пытались удерживать меня в рамочках нашего образовательного турне — к счастью, безуспешно.

Я умела контролировать свои сны даже до того, как попала в Партолону и стала Избранной Эпоны. Ребенком я считала нормой, когда тебе снится то, что ты хочешь, и даже не подозревала, что в этом есть что-то странное, пока не доучилась до третьего класса. Подружка как-то пожаловалась на страшный сон, приснившийся ей накануне. Я рассмеялась и сказала что-то вроде: «Почему же ты не велела своему сну измениться и показать тебе что-то веселое?» Девочка посмотрела на меня как на полоумную и ответила, что люди не умеют диктовать себе сны. В тот раз я прикусила язык, что для меня весьма нехарактерно, дождалась возвращения домой и расспросила отца. Он объяснил, что обычно люди не отвечают за свои сны. Мол, наверное, мне лучше будет помалкивать о своем умении. Так я и сделала. При этом осознание того факта, что я не такая, как все, не умерило моего наслаждения страной грез.

В Партолоне мой дар усилился благодаря магии. Эпона частенько общалась со своей Избранной через сны.