— Я буду за дверью. Позовешь, если понадобится, — сказал муж и поспешно ушел.

— Спасибо, Каролан, — попыталась я храбро улыбнуться. — Я люблю его, но все это очень неловко для меня, так что вы были правы, отослав его прочь.

Каролан улыбнулся в ответ и присел рядом со мной на огромный пуховый матрас.

— Какое у вас необычное ложе, — указал он на громоздкое сооружение, лежавшее прямо на полу моей просторной спальни.

— Брак с тем, кто наполовину лошадь, требует творческого подхода к некоторым вещам, о которых даже не задумываешься в иных обстоятельствах. Ну правда, как, черт возьми, конь может с удобствами устроиться на обычной кровати? А я, Возлюбленная Эпоны, не могу довольствоваться горой опилок или охапкой сена. — Я похлопала по матрасу. — Эта штука подходит нам обоим.

— Аланна говорила, что у этого матраса есть какое-то особое название.

— Зефирина, — заулыбалась я. — Он назван так в честь сладкой и вязкой белой массы, которую в моем прежнем мире едят как десерт.

Каролан, Аланна и Клан-Финтан знали, кто я такая на самом деле.

«Иногда так приятно расслабиться и вспоминать свою прежнюю жизнь, не беспокоясь при этом, что могу себя выдать. Наверное, для этого Каролан и разговорил меня, чтобы я сейчас расслабилась. Оказывается, стать его пациентом не так уж неприятно. Не зря о нем идет добрая слава, как о чутком врачевателе».

— Итак, теперь я дышу спокойно. Что дальше?

— Ничего ужасного, — заверил он меня. — Сначала несколько вопросов, а потом я вас осмотрю. — Уверенность в его голосе успокоила мои нервы, измотанные рвотой. — Расскажите, как давно вы испытываете недомогание.

Я хотела что-то сострить в ответ, но он поднял руку и на корню подавил мое красноречие.

— Вы должны быть абсолютно откровенной, Рия. Иначе я не смогу вам помочь.

Почти три недели, или, как сказала бы Аланна, три семидневки, — вздохнула я. — Просто последние две недели все это стало таким очевидным, что мне не удалось скрыть болезнь от подруги. — Я изобразила утрированный замученный взгляд. — Сами знаете, какой любопытной она бывает.

Он закатил глаза и принялся прощупывать мои гланды.

— Можете не рассказывать, какое упрямство проявляет моя жена, если речь идет о благополучии тех, кого она любит. — Он начал считать пульс. — А как давно вас чистит?

— Что это значит?

Я растерялась. Булимия меня никогда не интересовала. Что касалось слежения за весом, то я всегда ела то, что хотела, а потом до одури сжигала калории в спортивном зале.

— Как давно вы извергаете все съеденное, то есть вас рвет? — пояснил он.

— Но я ведь не нарочно это делаю.

— Разумеется! — Он даже прервал осмотр от изумления.

Я чуть было не отпустила саркастическое замечание, но вовремя напомнила себе, что Каролан не притворялся. Его действительно шокировало то, что мои сверстники двадцать первого века сочли бы нормой. Знаю, в это трудно поверить, но иногда я забывала, что больше не жила в том мире, где эталоном красоты являлись нервозные модели с силиконовыми бюстами, страдающие анорексией.

— Ладно. Меня сильно рвет чуть больше недели, но чувство, что я вот-вот начну блевать, не проходит почти целых три. — Прежде чем он озадачился вопросом, я добавила учительским тоном: — «Блевать» — значит «рвать».

— Интересный термин, — задумчиво произнес Каролан, открывая огромную кожаную сумку, с которой, видимо, никогда не расставался.

Мы улыбнулись друг другу.

— А другие симптомы, помимо расстройства желудка, есть? — спросил лекарь.

— Ну, в последнее время я чувствую себя как-то странно. Появились подавленность и нервозность.