Вступив в новую жизнь, Дороти узнала обо всем этом. Здесь королевская власть была гораздо ближе. А как могло быть иначе, если она, эта королевская власть, сидит в ложе в нескольких ярдах от тебя? Здесь, в Лондоне, она могла встретить важных членов правительства, направляющихся в своих каретах на заседания парламента. Когда-нибудь ей повезет, и она увидит кого-то из многочисленной королевской семьи.

Лондон, Друри-Лейн, был средоточием многих событий.

И вот теперь она играет перед принцем Уэльским. Она слышала его смех, и это ее вдохновляло. Он перегнулся через ложу и аплодировал ей. Когда после спектакля она повернулась к его ложе и присела в реверансе, он поднялся и поклонился ей так учтиво и галантно, словно она принадлежала к королевской семье. Аплодисменты грянули, как гром!

Удачный вечер! Одобрение королевской семьи. Чего еще может желать актриса, мечтающая добиться известности?

— Его Высочество очарован миссис Джордан, — сказал Шеридан Тому Кингу. — Если принять во внимание несчастье с миссис Утратой Робинсон и тот факт, что он влюблен в миссис Фицгерберт, сдается мне, что его любовные дела целиком зависят от нас.

После Пегги в «Деревенской девушке» она сыграла Виолу в «Двенадцатой ночи» и мисс Пру в «Любовью за любовь».

В ту осень Дороти играла очень много, ибо Шеридан хотел, чтобы зрители узнали ее как можно быстрее. Ему не следовало беспокоиться: публика приняла Дороти прекрасно. Ее изящество, необыкновенная женственность, которые особенно ярко проявлялись в пьесах с переодеванием, приводили зрительный зал в восторг. В глазах публики Дороти стала олицетворением веселья и радости.

По мере того, как приближалось время родов, миссис Сиддонс становилось все труднее сдерживать свой гнев. Как бы сильно она ни хотела ребенка и как бы много ее дети ни значили в их семье, она, в отличие от бездействующего Уильяма, сожалела о предстоящих родах.

— Подожди немного, Уильям, — убеждала она своего мужа, — и я покажу этой Джордан ее место.

Уильям соглашался, но в душе разделял общее мнение, что «эта Джордан» заняла свое место по праву и что, в отличие от Сары, относится к товарищам по труппе очень дружелюбно. Преданный муж, он полагал, что актеры и актрисы должны быть благодарны Саре за возможность выступать вместе с ней, а зрители — за то, что видят ее. Однако отбросив обычную театральную зависть и неприязнь, должен был признать, что публика и владельцы театра больше любят Дороти Джордан.

В те вечера, когда играла Дороти, за стенами Друри-Лейн скапливалось ничуть не меньше карет и разных экипажей, чем перед выступлениями Сары Сиддонс. «Подождите моего возвращения», — говорила Сара.

Между тем Дороти радовалась своему успеху. Она узнала себе цену не только в переносном, но и в буквальном смысле этих слов: Шеридан для начала назначил ей жалование четыре фунта в неделю, и это казалось богатством по сравнению с тридцатью шиллингами, которые платил ей Уилкинсон, но после того первого выступления он по собственной воле предложил ей восемь фунтов, ибо боялся, что Гаррис переманит ее, предложив более высокое жалование. Позднее, поскольку жизнь в Лондоне постоянно дорожала, а у нее на руках была вся семья, она, отчаянно сомневаясь, попросила четырехфунтовой надбавки, и, к ее удивлению, Шеридан обещал подумать. Это был успех.

Грейс в восторге заявила, что ей больше не о чем мечтать; она только сожалела, что тетушка Мэри не может порадоваться за Дороти. Конечно, ей очень хотелось, чтобы и отец Дороти, и вся его семья могли видеть ее успехи — может быть, они захотели бы признать своей родственницей такую знаменитую и уважаемую особу, как Дороти Джордан.