В разрушенном городе кишела нежить: духи, призраки, живые тени. Здесь были сотни, может быть, тысячи. Они налетали на Ривалена, как вода на камень, кружили вокруг него и над головой, никогда не приближаясь слишком близко.

Ривален сказал:

— Тысячи лет назад я убил собственную мать, чтобы доказать госпоже искренность моей веры.

Сэйид промолчал.

— Умирая, она попросила взять меня за руку.

Они вышли на широкую площадь. Площадь была завалена кусками тёмного камня размером с здание, как будто они посыпались сюда с неба. Над центром площади в воздухе висела пустота, ничто. От этого зрелища у него закружилась голова, стало дурно. Вокруг пятна пустоты вертелись листы бумаги, ныряли внутрь, вылетали наружу, как будто пустота прожёвывала их и выплёвывала обратно.

Сэйид не мог удержать взгляд на пустоте. Казалось, пятно ускользает, и он никак не может посмотреть прямо на него. Но он увидел достаточно, ощутил это ничто, почувствовал сочившуюся наружу горечь, презрение. Это было зеркало.

В нём он увидел себя.

— Дай мне свою руку, — сказал Ривален.

Сэйид повернулся, посмотрел в золотые глаза Ривалена, на его протянутую руку, на плоть, окутанную движущимися полосами тени.

— Дай мне руку, Сэйид. Ты получишь то, чего пожелал. Я думал, что с этим… мне поможет брат, но у тебя выйдет лучше.

Сэйид вытянул руку.

Ривален взял её, его кожа была холодной и сухой, а хватка — крепкой, как тиски.

— Пойдём. Ты должен предстать перед оком Шар. Она должна тебя увидеть.

Ривален потащил его к пустоте, к оку, к пасти, к дыре. Приблизившись, Сэйид понял, что пустота, которую он чувствует, яма в центре его бытия, безнадёжное чувство потери, одиночества, было слабым подобием того, что излучало око Шар.

— Подожди, — сказал он и попытался остановиться, отойти от Ривалена. Хватка Ривалена усилилась, тиски сжались.

— Для этого слишком поздно.

— Нет! — воскликнул Сэйид, отчаянно пытаясь вырваться. — Нет, подожди!

Ривален тащил его за собой, как ребёнка. Шадовар обладал сверхъестественной силой. Шаг, ещё один.

— Стой! Стой!

Тени кипели вокруг Ривалена. Его золотые глаза сияли.

— Ты хотел смерти, Сэйид! Ты её получишь! Но сначала мне нужен твой перевод!

— Нет! Нет!

Впервые за сотню лет Сэйид что–то почувствовал. Око Шар заронило в него семя страха, и вскоре оно проросло ужасом. Он чувствовал её внимание, исходящее из дыры — ненависть, злобу, безнадёжность, презрение ко всему и вся. Он закричал, рассудок ускользал от него. Ривален заставил его опуститься перед оком на колени. Вокруг свистел ветер. Бумаги, крутившиеся вокруг ока, исчезавшие и появляющиеся из него, собрались перед ним в облако. Её взгляд опустился на него грузом целого мира.

Его придавило к земле, такого крошечного по сравнению с ней. Он почувствовал, как увядает под её взглядом. Он был таким незначительным, мелким. Он был идиотом, круглым дураком. Волшебная Чума сделала его не человеком…

— Наслаждайся её словами, — сказал Ривален, обхватив ладонями голову Сэйида.

Но Сэйид по–настоящему превратил себя во нечто нечеловеческое, когда убил своего брата. Потекли слёзы.

— Твоя горечь — сладкий нектар для госпожи, — сказал Ривален, и его пальцы погрузились в голову Сэйида, надавили.

Боль пронзила череп Сэйида. Он почувствовал, что глаза готовы выскочить из глазниц. Рот широко распахнулся в беззвучном крике, и страницы книги, парившие в воздухе перед ним, ринулись туда, в открытую глотку, одна за другой, наполняя его нутро, набивая его, как чучело.

Он закашлялся, задохнулся, он не мог дышать, не мог дышать, и всё время он чувствовал, что Шар следит за ним полными презрения глазами.