Впрочем, хотя из-за этих статей и оскорбительных намеков положение обоих соперников со дня на день ухудшалось, им еще не представился случай вмешаться в вопрос о предстоящей свадьбе. Пусть они не говорили о ней, зато позволяли всему идти своим чередом. Даже если им, чтобы не столкнуться лицом к лицу, придется отсутствовать, что было бы достойно сожаления, церемония всё равно состоится. Фрэнсиса Гордона и Дженни Хадлсон свяжут «золотые цепи вплоть до самой смерти», как поется в старинной бретонской песне. И если даже двум упрямцам вздумается окончательно поссориться, преподобный О’Гарт всё же совершит ритуал венчания в церкви Святого Андрея.

Двадцать второго и двадцать третьего апреля не произошло никаких изменений. Но хотя положение не ухудшилось, оно и не улучшилось. Во время трапезы семейство Хадлсон избегало малейших намеков на метеор, а мисс Лу бесилась оттого, что не могла высказаться о нем как следует. Мать дала ей понять, что по этому поводу лучше хранить молчание, чтобы не нагнетать обстановку. Тем не менее достаточно было взглянуть, как девочка кромсает свою отбивную, чтобы понять, что она думает о болиде и хочет растерзать его на такие же мелкие кусочки, чтоб его и след простыл. Что касается Дженни, то она не могла скрыть своей грусти, которую доктор не желал замечать. Возможно, он действительно ее не замечал, с головой уйдя в астрономические заботы.

Разумеется, Фрэнсис Гордон не появлялся за этими трапезами. Единственное, что он позволял себе, так это наносить ежедневные визиты, когда доктор Хадлсон скрывался в донжоне.

Впрочем, когда он оказывался за столом вместе с дядей, трапеза в доме на Элизабет-стрит проходила не веселее. Мистер Дин Форсайт не произносил ни слова, а когда обращался к старой Митс, та отвечала только сухими «да» или «нет», такими же сухими, как стоявшая на дворе погода.

Однажды, 24 мая, мистер Дин Форсайт, вставая из-за стола после обеда, обратился к племяннику с вопросом:

— Ты по-прежнему ходишь к Хадлсонам?

— Конечно, дядя, — твердым голосом ответил Фрэнсис.

— А почему бы ему не ходить к Хадлсонам? — встряла старая служанка.

— Я не с вами разговариваю, Митс! — прогремел мистер Форсайт. — А с Фрэнсисом.

— Я ответил вам, дядя. Хожу каждый день.

— И вы тоже должны туда сходить, сэр! — не смогла удержаться Митс, скрестивши руки на груди и посмотрев своему хозяину прямо в лицо.

— После того, что доктор сделал со мной?! — закричал Дин Форсайт.

— А что он вам сделал, дядя?

— Он позволил себе открыть…

— То, что вы открыли сами. То, что все имели право открыть. То, что другие вскоре откроют. Поскольку о чем идет речь? О болиде, какие тысячами пролетают над Уэйстоном.

— А дорожить им можно не больше, чем тем, что лежит на тумбе на углу нашего дома! Камень… Проклятый булыжник!

Так говорила Митс, напрасно стараясь сдерживаться. И тогда мистер Дин Форсайт, которого подобная реплика привела в отчаяние, ответил тоном человека, окончательно вышедшего из себя:

— Ну что же… Я… Фрэнсис, я запрещаю тебе ходить к доктору!

— Сожалею, но я не послушаюсь вас, дядя, — заявил Фрэнсис Гордон, не без усилия сдерживаясь, настолько возмутили его слова дяди. — Я буду туда ходить.

— Да… Он будет туда ходить! — закричала в свою очередь старая Митс. — Он будет туда ходить, чтобы встречаться с миссис Хадлсон. Он будет туда ходить, чтобы встречаться с мисс Дженни, своей невестой.