Надев очки, дед некоторое время стоял, не шевелясь, странно вытянув шею и поворачивал голову, точно воротник сделался ему тесен.

— Вижу! — закричал он вдруг таким отчаянным голосом, что Маринка вскрикнула и бросилась к нему. — Вижу! Товарищ командир! Глаза мои! — и повалился на колени.

Проворно наклонившись, Сергей Ильич схватил его за плечи.

— Тише, дед, — сказал он, строго, — ребятишек напугаешь. Вставай, говорю. Ну хорошо, что подошли. Теперь веди, не то плохо нам будет.

Но дед Никита уже поднялся и снова стоял на лыжах. Его трудно было узнать: спина распрямилась, он будто помолодел.

— Вправо ударились, — сказал он, наконец, осмотревшись. — Сюда заворачивай! Постой, я вперёд пройду. И, став во главе колонны, он решительно повернул налево. — Через час на Лебяжьем будем, — уверенно проговорил он.

Все точно подтянулись, подбодрились и двинулись быстрее.

Зоркие глаза Степана заметили, что Маринка уже несколько раз споткнулась, но мужественно, не жалуясь, шагала дальше. Поравнявшись с ней, он молча поднял её на воздух и снял с ног маленькие лыжи.

— Держи, Гришака, — сказал он. — А ты, щегол, садись мне на плечи, да держись крепче, поедешь верхом.

Маринка вздохнула, хотела что-то сказать, но тут же опустила голову и затихла.

Гришака шёл, плотно сжав губы и сдвинув брови.

— Из тебя настоящий лыжник выйдет, мальчуган, — ласково сказал Сергей Ильич, но Гришака ничего не ответил. Одной рукой он придерживал затихшую под полушубком кошку, другой опирался на палку, далеко закидывая её вперёд. Лыжи Маринки он положил на санки.

Последние деревья расступились уже в темноте, впереди забелело широкое ровное пространство — озеро, покрытое снегом.

Дед Никита повернулся и каким-то новым, строгим голосом проговорил:

— Так что дошли, товарищ командир. Лебяжье это озеро.

— К самым нашим землянкам вывел, ну и молодец, дед, — отозвался Сергей Ильич и, подойдя ближе, протянул ему руку.

— А народ ваш где? — удивился дед.

Сергей Ильич тихо рассмеялся:

— А ты думал — часовые «кто идёт» кричать будут? Тут они. Тут. И нас уже увидели. Сейчас птенцов ваших в землянку снесут, отогреть и накормить. Пойдём и мы туда: перед полётом заправишься.

Землянку под старой елью и днём рассмотреть было нелегко: так заботливо прикрыла её метель толстым снежным одеялом. Сергей Ильич вошёл в низкую дверь, немного нагнувшись, дед Никита протиснулся с трудом, выпрямился и осмотрелся. Партизаны, переговариваясь с детьми, осторожно укладывали их на широкие нары. Многие, глядя на маленькие фигурки в смешных самодельных заячьих шубках, вздыхали, отворачивались я проводили ладонью по глазам. Свои дети и внуки, такие же маленькие в беспомощные, вспомнились им.

Дед Никита постоял и кашлянул, раз, другой…

— Товарищ командир, — дед медленно снял шапку, осторожно поправил за ушами крючки очков, точно не решаясь отнять от них руки. — Товарищ командир, — повторил он, — хочу я вас спросить: вы мне эти очки как дали? — голос деда Никиты был таким взволнованным, что все с удивлением обернулись к нему.

— Совсем дал, дедушка, — улыбнулся Сергей Ильич. — Носи на здоровье. А теперь собирайся в самолёт.

Но дед Никита не спешил.

— Я вам так объясню, товарищ командир, — сказал он уже твёрдо. — Я теперь опять как молодой, каждую тропку в лесу вижу. Теперь не то что лапти плести, а вас куда хочешь приведу и выведу.