Ромен Гари. Большая барахолка
Посвящается Лесли Бланш-Гари
— И что же, мой бедный друг, вы хотите доказать? — Да ничего. Просто хочу оставить свой след. — Зачем, старый вы чудак? — Чтобы другие по нему не пошли. Он пригодится тем, кто не последует за нами. Вспомните, Господин мой: человечество — это заблудившийся патруль. — Разве оно не может повернуть назад? Разве уже слишком поздно? — Не может. Ему стреляют в спину. — Как это грустно! В вашем почтенном возрасте!
Часть первая Крысята
I
Месье Жан, подпольная кличка Мариус, носил берет, кожаную куртку и тяжелые ботинки. Месье Жан смотрел на мир красивыми, немного грустными глазами и имел привычку задумчиво грызть травинку. Грудь его украшали награды: крест за Первую мировую, еще один — за тридцать девятый-сороковой, медаль Сопротивления, волонтерская медаль, медаль «От благодарной Франции», — и все бренчали, когда он шел быстрым шагом. Общались мы недолго — я приехал из Везьера на похороны отца и через две недели уезжал в Париж, но таким он остался в моей памяти: с травинкой в зубах и автоматом на плече — он с ним не расставался с тех пор, как вышел приказ сдать оружие. Мы шли после похорон по кладбищу Вьеге. — Не беспокойтесь обо мне, — сказал я. — Не пропаду. — Твоему отцу не повезло, — сказал месье Жан и покачал головой. — Да уж. — Погибнуть вот так, в последний день! Я был рядом с ним — могли бы попасть и в меня. — Не повезло, — повторил я. Он вздохнул: — Твой отец был герой. Он говорил с сильным марсельским акцентом. А в этом месте голос его дрогнул, он остановился и посмотрел на меня: — Я обещал ему позаботиться о тебе, мальчуган. Поедешь со мной в Марсель? Я бы тебя усыновил. — А как у вас с финансами? — спросил я. Он удивился, но ответил: — Да вроде неплохо. Держу трикотажную лавку. Не бог весть что, но на жизнь хватает. — И машина есть? — Чего нет, того нет. — А сколько вам лет? — Шестой десяток пошел. Я смерил его холодным взглядом: — Нельзя сказать, что вы многого добились в жизни. — Пожалуй, нет, — согласился он и опустил голову. — Но не все измеряется деньгами. — Так говорят все неудачники, — фыркнул я. Мы и дальше шли рядом по кладбищенской аллее, но уже как чужие. Дружбы не получилось — месье Жан это понял. — Пойду чего-нибудь перекушу, — сказал он и ушел, держась за свой автомат. Больше он не заговаривал об усыновлении и вообще избегал и как будто побаивался меня. Впрочем, у него были другие заботы. Ему велели сдать автомат. Видимо, дело об автомате месье Жана-Мариуса обсуждалось где-то в верхах, и было решено, что он должен его сдать. Месье Жан отчаянно сопротивлялся. Кричал, угрожал, бил себя в звенящую медалями грудь, бегал по инстанциям, не выпуская из рук автомата. На него везде смотрели косо — скандалист нашелся! И наконец пришли и, действуя почтительно, но твердо, забрали автомат. Сказали: «Тут у нас уже не Дикий Запад», — особо напирая на «уже». Время подпольной борьбы и освобождения кончилось — теперь пусть воюют военные. Возвращается нормальная жизнь. Война почти что кончилась, немцы бегут, у нас опять будет регулярная армия. Хватит играть в огнестрельные игрушки. Кроме того, на месье Жана-Мариуса скопилось целое досье, которое новые военные власти собирались внимательно изучить. |
