– Подержите, Василий Антонович, – Глеб подал ему крышку, старик дрожащими пальцами сжал ее.

– Вы волшебник.

Глеб налил кофе. Скуратович даже не замечал, что кофе горячий, как огонь, он медленно, благоговейно поднес к губам чашечку, еще с минуту наслаждался терпким ароматом, затем блаженно поежился и сделал первый глоток, едва обмакнув кончик языка в густую коричневую жидкость.

– Хорошо сварен, – причмокнув, сказал он и с благодарностью взглянул на Глеба. – Думал, до смерти уже такого не попробую.

– Я же помню о вас, – усмехнулся Глеб и отдал термос, тщательно закрыв пробкой. – Вот, побалуетесь на досуге.

– Спасибо, спасибо, почтенный, это просто царский подарок.

– А вот вам кофе, растворимый, правда. Кипяток возьмете на кухне, думаю, кипятка не пожалеют, если, конечно, пообещаете, что никого им не ошпарите.

– Что вы, что вы, почтенный! Может быть, я и сумасшедший, но не до такой же степени!

Старик пил кофе. Он напоминал ребенка, которому дали долгожданный леденец: причмокивал, сопел, вздыхал, вращал глазами, облизывал языком губы, в общем, был наверху блаженства.

Сиверов пока не заводил никаких разговоров, чтобы не связать свою просьбу с подарком. И лишь когда старик попросил Глеба снова наполнить крышку, Глеб негромко спросил:

– Василий Антонович, это правда, что вы были главным хранителем в Смоленском краеведческом музее?

– Такая же правда, как и то, что меня хотят убить.

Вот вчера…

– Да полно вам, Василий Антонович!

– Вы мне не верите? Мне – главному хранителю Смоленского краеведческого музея?

– Верю, верю… Но, по-моему, вам просто кажется.

– Это может произойти в любой момент.

– Надеюсь, вы не думаете, что кофе отравлен?

– Кстати… – старик Скуратович насторожился, рука с чашечкой замерла.

Глеб засмеялся:

– Давайте я отхлебну.

– Нет, но скажите, сами ли вы его готовили? Вам я доверяю, но могли провести и вас.

– Да, сам, собственными руками.

– Тогда я спокоен. А что вас, почтенный, собственно говоря, интересует?

– Вы что-то упоминали о картинах.

– Когда? Ничего я такого не говорил.

– Ночью, за столом, когда мы сидели с медсестрой, с Тамарой…

– А, да… Картин ваш покорный слуга в своей жизни видел огромное множество.

– Вы говорили о немецкой коллекции…

Старик выпалил, будто отвечал заученный урок:

– Коллекция барона Отто фон Рунге прибыла в Смоленск и была принята мной 22 августа 1946 года в количестве пятидесяти двух единиц.

– А что было дальше, почтенный Василий Антонович, с этой коллекцией?

– Как что – принял и хранил. Хранил, пока не покинул занимаемый пост. Хранил я ее, почтенный, до 1994 года. Так что можете посчитать, сколько лет я ее обихаживал, а потом сдал в целости и сохранности своему преемнику, Круглякову Ипполиту Самсоновичу.

Это имя и фамилия уже были известны Глебу Сиверову от генерала Потапчука. Пока все сходилось, и Глеб был уверен на сто процентов, что Скуратович к пропаже непричастен. Он вызывал у Глеба только симпатию и сочувствие. Так сочувствуют старому, выжившему из ума человеку: с оттенком вины за то, что ты сам сравнительно молод и здоров.

– Знаете, почтенный, я вам скажу по секрету: именно из-за этой коллекции, в которой, кстати, на четыре единицы хранения больше, чем указано в бумагах, меня и хотят убить.

Впервые за все время их знакомства Глеб не стал возражать и, наверное, был первым человеком, который поверил в услышанное.