– Я рад за тебя.

– За нас, – поправила его Ирина. – Теперь тебе не придется столько сил отдавать дому.

– Для меня это непривычно, хотя, честно Сказать, оказалось намного легче, чем я думал.

– Ой ли? – изумилась Быстрицкая. – Если о маленьком ты еще думаешь, то обо мне, кажется, забыл окончательно.

– У нас есть что выпить? – спросил Сиверов.

– Кажется, да.

– Дожили! Даже не знаем, есть у нас выпивка или нет.

Ирина открыла холодильник и достала начатую бутылку коньяка – в ней не хватало граммов сто-сто пятьдесят.

– Ирина, у кого из нас такая дурацкая привычка – ставить коньяк в холодильник? Он что, испортится?

– Стереотип срабатывает. Все, что едят и пьют, должно стоять в холодильнике, несмотря на то, что коньяк нужно пить теплым. Но не греть же его теперь в аппарате для разогрева детских бутылочек?

– Я сейчас в таком состоянии, Ирина, что могу выпить и холодный, и залпом, и даже плохой.

– Из всех перечисленных тобой недостатков наш коньяк обладает только одним – он холодный. Но это поправимо. Я и сама хочу выпить, только как-то забыла за хлопотами, что спиртное существует на свете.

– Напомни себе, – Сиверов налил холодный, а потому практически потерявший аромат коньяк в серебряные рюмки. – Я больше люблю пить из стеклянных, но в серебре быстрее нагреется.

Они сидели друг напротив друга за кухонным столом и грели в руках маленькие серебряные рюмочки.

– Только теперь я понимаю, – произнесла Ирина, – какое это сумасшествие.

– Что? Решиться на рождение ребенка? Если бы ты знала наперед обо всех трудностях, то не отважилась бы? – усмехнулся Сиверов.

– Знала, – вздохнула Ирина, – я знала больше, чем ты подозреваешь, как-никак, второй ребенок, но считала, что у меня больше сил.

– И все же ты счастлива?

– Конечно. От этого счастья недолго и в дурдом попасть. Я только к обеду вспоминаю, что забыла причесаться с утра, а ты хоть бы словом мне напомнил!

Будто не видишь.

Сиверов ухмыльнулся, услышав про сумасшедший дом.

«Знала бы она, что мне предстоит!»

– Я завтра уезжаю по делам, – сказал он, глядя поверх Ирины, пытаясь точно угадать взглядом, где сходятся линии перспективы коридора, если продолжить их за стенку, отделяющую их квартиру от соседней.

– Новость так себе, – призналась Ирина, – а я-то надеялась, это случится чуть позже.

– Мне тоже не хотелось бы попасть в дурдом, – рассмеялся Глеб.

– Значит, туда попаду я.

– Глупости.

– Как посмотреть…

Коньяк нагрелся, серебряные рюмочки сошлись с легким прозрачным звоном.

– Интересно, – сказала вдруг Ирина, – а если опустить в рюмку язык и сидеть долго-долго, коньяк впитается?

– Ты извращенка, – Глеб взял ее за руку и заставил выпить коньяк до дна. – А вот теперь сиди и лови кайф, чувствуй, как тебя отпускает.

– Ну и словечки у тебя с языка слетают, Глеб, – «кайф», «отпускает».

– Есть специфические ощущения, для которых требуются специфические слова, другими не передать их сути.

– Есть более сильные ощущения, почему же их ты не называешь своими словами?

– Потому что – неприлично.