– Для кого легкая добыча? – тупо спросил я.

– Да для кого угодно, – пожала сова плечами. – Кому понадобится слуга – для того и добыча. Теперь из него, как из глины, любой колдун или ведьма лепить может что хочет. Хоть дурное, хоть хорошее. Один колдун, враг мой, первым его себе подчинил. Однако Гатике удалось однажды набросить на него веревку с наузами – он и мне стал служить! По моему приказу срезал прядь волос твоей матушки да принес мне, чтобы этими волосами тебя смертно связать.

Гатика чуть слышно фыркнула. И я, кажется, знал почему! Оставалось только диву даваться, что ведьма ничего не заметила…

Дядя Вадя не мог срезать эту длинную прядь у мамы с головы, потому что у нее волосы короткие! Она давным-давно подстриглась! Он мог только вытащить эту прядку из шкатулки, которая стояла наверху на серванте.

Дядя Вадя часто у нас бывал. Он все наши секреты знал.

Да какая разница – срезал или в шкатулке взял?! Главное, что это были мамины волосы. И они обратились в змей и присосались ко мне. И если я буду сопротивляться, моя мама погибнет!

Я так и обмер! Стоял как памятник, боясь змей прогневить.

– Вот и хорошо, – сказала карга таким довольным голосом, как будто моя покорность была мечтой всей ее жизни. – А теперь, для верности, глотни, волчишка, забудущего зельица. Оно аккурат дошло!

Зачерпнула жуткого огненного варева и поднесла к моим губам.

От этого его духа у меня в голове как бы смерклось, и мне стало до такой степени все на свете безразлично – даже то, что «лягухи», конечно, разварились до мягкости и этот кипящий напиток, конечно, прожжет мои внутренности насквозь! – что я покорно глотнул.

Я не почувствовал ничего. Ни вкуса, ни жара, ни запаха. Безразличие сковало меня словно крепкими цепями, и все звуки доносились как бы издалека.

– Дай ему допить, – услышал я голос ведьмы. – Да покрепче черпак держи, не обрызгайся, иначе тебя же до костей опалит! А я пойду местечко ему приготовлю. Да поуютней!

Она захохотала, а потом до меня донеслось хлопанье крыльев. Значит, сова улетела.

Но и это было мне безразлично. Так же как и голос какой-то девчонки, которая сердито тормошила меня и твердила:

– Очнись! Да очнись же! О, вот засоня! Проснись, слышишь?! Если бабка тебя такого в лес уволочет – всё, погибнешь сразу! Проснись же! Нет, никак! Что же мне делать?! А, знаю! Знаю!

И тут мне показалось, что грудь мне что-то скребет. Сначала слегка, а потом все сильнее, и вот уже боль сделалась такой ужасной, что одолела мое оцепенение.

Я очнулся, опустил глаза – и даже взвыл от изумления, увидев, что на моей груди сидят несколько разноцветных маленьких кошечек – черная, серая, белая, рыжая, полосатая, пятнистая – и всеми своими лапками, во все свои когти скребут мне шерсть… да так, словно душу мне насквозь проскребают! Теперь я завывал уже от боли!

Однако то, как мне кошки душу скребли, не понравилось не только мне, но также и змеям, затаившимся в моей шерсти.