На мое обозрение оставались только две борозды от ее коленок, поэтому приходилось верить сестре на слово.

Мышь бежала на четвереньках ловко, как в детстве, когда еще не умела ходить, а мне все чаще доставалось по «корме» ветками; пришлось опуститься и ползти по-солдатски. Вдруг она остановилась, и я ткнулся головой в ее обтянутые джинсами ягодицы:

– Ты что, Мышка?

Она молча отползла в сторону, давая мне дорогу.

Тропа выходила на круглый пустырек величиной с обеденный стол. От него во все стороны лучами разбегались тропинки, обсаженные молодыми кедрами. На утоптанной земле не было ни хвоинки. Лапы кедров и здесь переплетались, закрывая небо сплошной завесой, но гораздо выше, так что можно было сесть не сгибаясь. Мы сели, молча глядя в центр площади. Там из земли торчала свежая щепка, явно отлетевшая от Гематогеновых дров. К ней микроскопическими гвоздиками была прибита распятая мышь со вспоротым животом.

Глава VI. Что случилось с Веником

– Это предупреждение мне. За Веника, – всхлипнула Мышка.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что я Мышь и она мышь.

– Глупости говоришь, – буркнул я. – Думаешь, они понимают наш язык?

– Могли научиться.

– У кого?

– У Гематогена, он же не всегда молчит.

У меня из головы не шла крохотная шпага, пропавшая с нашего стола. После смерти Веника я не сомневался, что она была отравлена.

– Уходим, – приказал я. – Ты первая.

Мышь была так потрясена, что, забыв о Венике, без возражений поползла назад.

Я, кажется, понимал, что произошло вчера. Лайка охотилась по кустам, разоряя птичьи гнезда и ловя грызунов. Глупый Веник тоже хотел поучаствовать в настоящей собачьей забаве, но ему никогда не удавалось поймать с первого раза даже шарик для пинг-понга. Он забежал на тропу эльфов и увидел готовую добычу. Очень может быть, что Венику показалось мало распятой мыши, и он кинулся ловить эльфов. Вот и получил удар отравленной шпагой.

У них Средневековье. В Европе жгли на кострах ведьм, а эльфы распинают мышей. Хотя какие они эльфы! Эльфы – нежные, волшебные, с полупрозрачными мотыльковыми крыльями, а эти – злобные карлики, мучители мышей.

Скорее всего, я был несправедлив. Если представить, как даже не в средневековый, а в сегодняшний наш город врывается собака величиной с пятиэтажный дом и начинает хватать граждан, то применение любого оружия покажется честным. Да и распятая мышь – это все-таки не распятый человек.

Как только заросли над тропой поредели, я встал, чтобы понять, где мы находимся. Перед нами поднималась тайга, сплошная тайга, одинаковая во все стороны.

За месяц мы облазили окрестности, подчиняясь нехитрому правилу: час идем туда, час обратно; если не видим дома, стоим и кричим «ау». Аукаться не пришлось ни разу. Всегда попадалась какая-нибудь примета, чаще всего нами же брошенный мелкий мусор. Но в тот день нас преследовало невезение. Скрылось за облаками солнце. Не попадались наши палочки-выручалочки – фантики от конфет, которые Мышь разбрасывала за собой, как Мальчик-с-пальчик. Аукаться было страшно. Я хорошо понимал, что где отравленная шпага, там и отравленные стрелы, а Мышь, еще не зная, что Веник умер, просто боялась.

Мы долго стояли, не зная, что делать, и пряча глаза друг от друга. Потом совсем близко грохнул выстрел, за ним, с коротким промежутком, еще один.

– Промазал, – сказал я, и мы пошли на звук.

Глава VII. Я снимаю шкуру

Папа не промазал. Второй выстрел, который чаще всего делают с досады, вдогон убежавшему зверю, оказался смертельным для молодого оленя. Пуля угодила ему в низ черепа, где шея соединяется с головой.