Огромный деревянный поднос, покрытый золотистым лаком, ломился от мисок, чашек и чашечек, полных аппетитнейшей снеди.

    Костя, расставив руки, ступая, как балерина, проводил Тосио до брезента и с облегчением вздохнул, когда Тосио благополучно поставил поднос на палубу.

    -  Уф! - выдохнул он. - Ты, Тосик, многим рискуешь, перемещая таким образом ценности. Представь себе…

    -  Не порть себе аппетита мрачными мыслями, Костя, - сказал Тосио, усаживаясь у подноса. - Прошу. Вначале вот этот салат под острым соусом. После - суп из черепахи, затем рыба с гарниром из водорослей, трепангов и улиток…

    Мы уже уписывали салат и втягивали ноздрями волшебный аромат черепахового супа.

    На десерт Тосио подал охлажденный ананас, манго, виноград без косточек и даже арбуз.

    -  Ну, братец… - только и мог сказать Костя, протянув руку к багряному ломтю арбуза.

    После обеда Костя, пользуясь правом подвахтенного, растянулся на брезенте-скатерти и тут же уснул. Тосио стал тщательно мыть посуду в морской воде и ставил ее на поднос сушиться на солнце. Я дремал, глядя на движущееся дно на экране. Экран засеребрился от стаи мелкой рыбешки, промелькнуло тело какого-то дельфина; они тоже завтракали, без наших удобств, но с не меньшим аппетитом.

    Качурки, не отстававшие от яхты, гурьбой кидались в воду за остатками пищи с нашего стола. Тосио сказал:

    -  По всей видимости, усилится ветер. Штормовые ласточки - спутники бури. Что-то мне сегодня не хочется попасть в шторм. Наверное, сказывается некоторая усталость, не физическая, а нравственная усталость после тигровых звезд. Странные создания! Если бы не человек, то в природе могли наступить коренные изменения.

    Я вяло сказал, чтобы поддержать разговор:

    -  Думаешь, наступил бы век иглокожих?

    -  Возможно, хотя мы еще полностью не избежали опасности. Я думаю, вот так же в мезозойскую эру могли появиться первые ящеры, и затем они миллионы лет владели и морем и сушей.

    Яхту тряхнул порыв ветра. Чарли блестяще выровнял крен, лег на прежний курс. Костя проснулся, сел и сказал:

    -  Лечь в дрейф… - И снова растянулся на брезенте. Мы с Тосио еще с четверть часа поговорили о причудах природы и необходимости не нарушать в ней равновесия сил. Потом Тосио спустился к себе в каюту, сказав, что ему следует закончить главу работы об органах чувств осьминогов и кальмаров, начатую месяц назад. Скоро из тамбура донеслось стрекотание диктофона, печатающего под диктовку Тосио.

    Солнце перешло зенит. Облачность стала гуще. Барометр в рубке опустился на несколько делений. Я вызвал автоматическую станцию Службы погоды. Размеренный голос заверил, что ничего серьезного не ожидается. К вечеру ветер усилится всего до шести баллов, затем на нашей широте наступит штиль. Как обычно, автомат закончил сводку пожеланием счастливого плавания.

    Все же мне не нравилась погода: вдруг охватывающая духота и это серебристо-сизое небо с оловянным кружочком солнца. Мне вспомнился полет на аэрокаре в прошлом году, когда мы увидели Великого Кальмара, поднявшегося со дна океана. Раскинув гигантские щупальца, Великий Кальмар нежился на солнце, а над ним вились морские птицы, и наша машина, как зачарованная, тоже стала описывать круги над солярием чудовища. Я вспомнил охватившую меня безвольную тоску, обморок Биаты, застывшие, как маски, лица друзей, желание выпрыгнуть из машины и, распластав руки, закружиться в хороводе чаек…

    Звякнул автомат песочных часов, оповещая, что через десять секунд из стеклянного конуса высыплется весь песок.