РЕД.: Почему?

ХСТ: Думаю, ему не нравилась сама идея этой страны, не говоря уже об американской реальности.

РЕД.: Это видно. Америка, похоже, его ужаснула.

ХСТ: Ага, это одна из причин, почему с ним так здорово было работать, – у него острое ощущение ужасного.

РЕД.: И что же в Америке его ужаснуло?

ХСТ: Все. Единственный раз, когда он при мне расслабился и был в мире с самим с собой, это когда он с женой приехал ко мне ненадолго в Колорадо. Но, разумеется, там полная изоляция: Ральф ревниво оберегает свою частную жизнь.

РЕД.: Как он вел себя на людях?

ХСТ: На людях он обманчиво мягок, хотя иногда срывается. На дерби он вел себя в общем и целом неплохо, хотя все время был пьян.

РЕД.: Пьян?

ХСТ: Он постоянно пил на людях…

РЕД.: Он рисует прямо на месте?

ХСТ: Ну, на месте он делает наброски, а еще много фотографирует. У него что-то мелкое, вроде «Минокс». В Майами и Вашингтоне он снимал не так много. В старые времена он щелкал много больше. Теперь он просто делает наброски, потом возвращается в отель и заканчивает все задание в тот же вечер.

РЕД.: Он так быстро работает?

ХСТ: Да, работать с ним просто шок. Я только-только сажусь за работу, он уже закончил. Это угнетает. У меня на статью о Кентуккийском дерби ушло три недели, а Стедман сделал свои рисунки за три дня. Он, знаете ли, не запойный, но когда приезжает сюда и впутывается в жуткие истории, начинает крепко пить.

РЕД.: Что случилось на Американском кубке?

ХСТ: Мы встретились в Нью-Йорке, полетели в Ньюпорт и… ээ-э… у меня с собой была уйма пурпурных таблеток, не помню, кто мне их дал. Я знал, что задание получится премерзское, и твердо решил обдолбаться и по возможности в себя не приходить. Ну, искажение реальности, утрата фокуса и все такое. Я не планировал писать серьезную статью. Мы собирались выйти на лодке, которую зафрахтовали, прямо во время регаты. У нас был пятидесятифутовый шлюп, далеко не гоночная посудина, просто большая лодка с парусом. К несчастью, погода была такой ужасной, что в море можно было выходить только один день из трех, и регата еще продолжалась, когда нам пришлось уехать… по очень специфичной причине.

По дороге туда я принял пурпурную пилюлю, кажется, псилоцибин. Самое оно. А в результате глотал по две-три за день – ради общего сбора материала… Стедман обычно наркотиками не балуется. Иногда покуривает, но чурается любых психоделиков. В Ньюпорте у него случилось что-то вроде наркокризиса. Первые два дня мы просто ждали, когда прояснится и суда смогут выйти из порта. Было невыносимо скучно, и на третий день он сказал: «Тебе, похоже, этот кошмар до лампочки. С чего это?» А я ответил: «У меня от таблеток крыша едет. Иначе я этой хрени не вынес бы». А он: «Может, и мне попробовать?» К тому моменту я дошел уже до четырех в день. Ну так он и проглотил одну. Кажется, он сожрал ее часов в шесть вечера в каком-то городском баре, баре яхтсменов на пирсе. К полуночи он с цепи сорвался. И так продолжалось еще девяносто шесть часов, в течение которых нам пришлось зафрахтовать самолет и сбежать, потому что нас искала полиция. РЕД.: Почему?

ХСТ: В какой-то момент наутро после первой таблетки -или уже через день, точно не помню, – Ральф был не в себе еще три или четыре дня кряду, я вдруг решил, что, чтобы всех расшевелить, надо пробраться к австралийской яхте под названием «Гретель», фаворитке регаты, и написать на борту огромными буквами «Трахни папу», но так, чтобы надпись оказалась бы ниже палубы, у самой ватерлинии. Тогда поутру, когда «Гретель» вылетит из гавани, экипаж на борту ее не увидит, зато все остальные – на лодках прессы и зрителей – сразу разглядят.

Но к причалу было никак не пробраться.