Кумико остановилась, глубоко дыша, и посмотрела на ученика. Видеть, кто пришел, она не могла — свет бил ей в глаза, — но спросила:
— Это ты, Юджин?
— Чем это вы тут занимаетесь, мэм? — Юджин и не подумал ответить на заданный вопрос.
— Разминаюсь.
— Зачем?
— Ты когда-нибудь летал? Сам по себе? Когда только ветер держит? Когда поворот ладони способен направить тебя к далекой стене или бросить на землю. Когда ты становишься хозяином своего тела?
Юджин почесал макушку.
— Мудреные слова вы говорите, мисс. Где тут летать? Прерия. Да и некогда нам: работаем. Коров пасем.
Юджин замолчал, думая, зачем это он стоит тут и непонятно о чем разговаривает с новой учительницей. Кумико тоже молчала. Она и представить себе не могла, что где-то не бывает домов выше двух этажей. И всё ее умение негде будет применить.
— Вы были в Каньоне? — неожиданно для себя спросил парень. — Там хорошо. Вам понравится.
Кумико готовила рыбу. Она так давно не ела свежей рыбы, что сейчас была в полуобмороке от счастья.
Красным плащом расстилался закат по вечернему небу, ветви печальных платанов по стеклу неровно стучали…
Кумико резала крупную бело-розовую форель большим ножом. Этот нож она привезла из Токио, он остался от отца — лучшего повара фугу.
В Империи не готовят больше фугу. В империи некому есть. Осталась лишь горстка сектантов.
Кумико бросила взгляд в окно. Вдоль пыльной дороги цветут высокие кактусы. Кактусов много. Их мясистые тёмные стебли топорщат скелетики игл. Взять бы катану, да порубить этих надменных уродов, услышать их предсмертное хлюпанье…
В Токио нет кактусов. И сакура не цветёт. Там только снег.
Неожиданно на крыльце послышался топот нескольких пар ног, затем дверь распахнулась. В дом ввалились трое мужчин в клетчатых рубашках навыпуск и хлопковых тёмно-синих штанах. Ковбои казались Кумико на одно лицо. Весьма неприятное лицо. Один из них, старший, держал в руках букет растрёпанных диких гвоздик. Неумело держал, словно веник. Двое других хмуро топтались поодаль.
— Что вы хотите? — удивлённо спросила девушка, вытирая руки о полотенце.
Один их ковбоев выступил вперёд, прочистил горло и объявил, как на церемонии:
— Мы имеем честь пригласить вас стать женой нашего почетного гражданина.
— Его зовут Джонни Лоренс? — вдруг вспомнила Кумико.
— Нет! Кому сдался этот раздолбай? — возмутился мужчина с цветами. — Вас берет Джим Гентри. Собирайтесь, поехали.
— Гентри? — переспросила Кумико. — Разве он не женат?
Ковбои дружно расхохотались.
— Ещё как женат. Трижды женат, и уж он-то толк в этом знает. Собирайся, красавица!
Пожилой протянул Кумико гвоздики. Та не двинулась с места.
— Ну, давай, пошли!
Он попытался схватить девушку за руку, но она ловко увернулась и вскочила на стол.
— Только подойдите!
Ковбой в шляпе попытался было сдёрнуть девушку со стола, но получил ногой в глаз и отчаянно заверещал. Двое других переглянулись.
— Ну, ты стерва!
— Курва и есть!
— Пошли, Сэмми, пусть хозяин сам разбирается, охота была без зубов оставаться…
«Раненый» ковбой, погрозив Кумико кулаком, первым устремился к выходу. Следом поплелись остальные.
— Что вредного в ее словах? Да пусть ее, говорит. Нашим парням — это всё до фени. Или ты злишься, что она тебе отказала?
Джонни-красавчик, тёмно-рыжий широкоплечий ковбой, на лице которого неизменно, как приклеенная, светилась широчайшая улыбка, развалившись на двух стульях, бухнул на стол обе ноги. |